наверное, и недоедала, но никогда ни на что не жаловалась, на скуластых ее щеках всегда пламенел густой румянец. А теперь, значит, и ее не пощадила судьба, согнула, озлобила… Впрочем, с трудностями, которые свалились на нее, впору управиться только неработающему человеку: у матери — инсульт, младшая сестренка вышла замуж, укатила со своим лейтенантом в Среднюю Азию, родила ребенка и, чувствуется, деньгами не очень помогает.

Да, дела… Я шел к машине под проливным дождем и не сразу мог понять, что так беспокоило, мучило меня. Квартира? Проблема, что и говорить, не из легких, но разрешимая. Если придется, нажму, где надо, хозяин я на комбинате или нет! И здесь я почувствовал, в какую ловушку загонял сам себя, — более неподходящего, неудобного момента, чтобы «пробивать» Тамаре квартиру, придумать было трудно. Не стану же я ходить и объяснять каждому, что делаю это из сострадания к двум женщинам, все равно в моих действиях увидят другой смысл. И самое печальное, будут отчасти правы: мне совсем неинтересно, чтобы Тамара выступала на стороне моих оппонентов. Вот как все переплелось!

Обычно поездка в машине отвлекает меня от грустных мыслей, но сегодня разговор с Тамарой не выходил из головы. Мы часто сокрушаемся: «Ну и жизнь! Задает она загадки!» Но жизнь здесь ни при чем, виноваты мы сами. Хочешь жить спокойно, есть безошибочный рецепт — не принимай ничего близко к сердцу. А уж если решился  в н и к а т ь  в человеческие судьбы, разделять чужие заботы, жаловаться нечего — чем больше будешь стараться помочь, тем сильнее станешь увязать в запутанных, сложных обстоятельствах. Такова се ля ви, как шутит Саша…

Я попытался переключиться на другую тему, но сегодняшняя беседа с Ермолаевым тоже была не из веселых. Неужели Черепанов настолько самонадеян, что всерьез считает себя претендентом на мое кресло? Да ведь это равносильно самоубийству! Что такое обязанности директора? Это необходимость каждый день принимать десятки решений, крупных и мелких, срочных и долговременных, решений, которые, кроме него, никто на комбинате принять не может. Или Вадим надеется окружить себя сильными помощниками, которые будут страховать каждый его шаг? Но это нереально! Директор есть директор, и существуют тысячи ситуаций, когда он должен принимать решение единолично, полагаясь только на себя самого.

Впрочем, совсем не эти проблемы — справится Черепанов с руководством комбинатом или нет — должны были заботить меня сейчас. Вадим перешел в атаку, и мне следует побеспокоиться о том, как надежнее ее отразить. А напор будет мощным: два года назад, когда Вадим прорывался к должности главного инженера, я сполна ощутил его пробивные способности.

История эта вспомнилась мне с неожиданной ясностью и последовательностью. Недели не прошло, как утвердили меня директором, а документы Чантурия уже находились в горкоме партии. Я интересовался ими в отделах, но все мои вопросы уходили в пустоту. Мистика какая-то! У меня кончилось терпение, и я напрямик спросил Колобаева, что происходит. Он ответил, что личного дела Чантурия еще не видел, но обязательно поинтересуется им. И тогда впервые я заподозрил: здесь что-то не так. Мог ли Фомич не видеть документов Чантурия, если они лежат у него на столе, с правой стороны, где находятся бумаги первоочередной важности? Я хорошо помню эту ярко-голубую папку — их делали из нашей целлюлозы на одной из сибирских фабрик, нам прислали несколько опытных образцов. Правда, попытался успокоить я себя, может быть, Фомичу недосуг… хотя, если крупнейшее в городе предприятие несколько недель без главного инженера, это, извините, не мелочь.

А разгадка оказалась простая. Однажды после бюро Фомич попросил меня задержаться и сказал, отводя глаза в сторону, что обком рекомендует на место главного инженера другую кандидатуру. Я решил, что хотят кого-то прислать из областного центра, и сказал, что «варягов» нам не нужно. Тогда Фомич обрадовался: «Нет, товарищ наш, местный. Работник опытный и специфику производства знает прекрасно». И назвал фамилию Вадима. Вот тогда и надо было мне вопрос поставить ребром: нет, мол, и все. А я растерялся, начал мямлить, сопоставлять деловые качества Чантурия и Черепанова.

Пока шла массированная обработка «общественного мнения», Вадим держался в стороне, никак не проявлял себя, хотя по осторожным напоминаниям Фомича, по регулярным звонкам из областного центра («Почему тянете с кадровыми вопросами?») я чувствовал, что он держит руки на пульте и нажимает нужные клавиши.

А я из последних сил волынил с этим делом, ожидал, когда из Прибалтики вернется Ермолаев. Можно сказать, я спекулировал на его отсутствии, говорил, что не могу решать вопрос без секретаря парткома. Но мне действительно позарез нужен был его совет.

Разговор с Ермолаевым состоялся в субботу: собрались в тайгу, за орехами. Пока ехали на моторке, пока ходили по тайге, сбивали кедровые шишки, он отмахивался от моих вопросов, объяснял, что не хочет комкать разговор. И только потом, когда зажарили шашлычок, Володя сказал:

— Да, милый друг, надо смотреть правде в глаза. Из Дальневосточного жмут очень сильно. А сам знаешь, все зависит от мощности напора.

Несколько минут я подавленно молчал. Даже не знаю, что угнетало меня больше — что придется работать с человеком, который меня не устраивал, или что теперь мне нечего будет объяснить Гураму, которого я уже подключил к делам, и вот теперь нужно давать обратный ход.

— Значит, мы не хозяева на комбинате.

— Ну, убиваться раньше времени тоже не стоит. А вдруг мы не знаем всех возможностей Черепанова и на новом месте он развернется?..

Да, на это я надеялся тоже. Что, если я несправедлив по отношению к своему бывшему приятелю, что, если он и в самом деле изменится в лучшую сторону? Голова-то у него светлая, ну, а нелюбовь к черновой работе… тут многое и от меня зависит, от того, как буду я его нагружать.

Так утешал я себя, но довольно скоро пришлось отбросить все иллюзии и согласиться с тем, что я действительно проиграл. И вот теперь, два года спустя, Вадим вновь предпринял атаку. Ну что же, теперь буду умнее: ясли отбиваться, то умело, до победного конца. Только когда этот следующий раз представится?..

Мы уже отъехали порядочно от Заречья, когда я вспомнил, что можно было зайти к няне, Ангелине Антоновне, повидаться с сыном. Но возвращаться не хотелось, да и поздно