– Я ж на тебя поставил! – пояснил Комбат, выбивая из чьей-то руки нож, который серебристой рыбкой сверкнул в воздухе и упал, немного не долетев до ринга. – Думаю, на пару ящиков коньяка выигрыша хватит!

Действуя плечом к плечу, они опрокинули преграждавший им дорогу жидкий заслон и, с места включив максимальную скорость, рванули к выходу. Комбату показалось, что охрана позади вздохнула с облегчением – по крайней мере, те, кто еще оставался на ногах.

Молчавшая до сих пор публика, о которой он, грешным делом, успел начисто позабыть, разразилась криками – приветственными или возмущенными, было не понять. Во всяком случае, помешать им никто не пытался, и это, с точки зрения Бориса Ивановича Рублева, было лучшее из всего, на что были способны собравшиеся здесь подонки.

Они быстро бежали по помосту над ареной, направляясь к единственному выходу – Французов в развевающихся алых с золотом трусах и Рублев в живописных лохмотьях, оставшихся от купленного пару часов назад за полторы тысячи долларов выходного костюма, и крахмальной сорочке, на которой не осталось ни одной пуговицы, но зато появилось множество алых пятен. "Убьет меня Андрюха за костюмчик", – ни к селу ни к городу подумал Борис Иванович и на мгновение похолодел, вспомнив, что его брат остался в зале. Впрочем, он тут же успокоился. В драке Андрей не участвовал и правильно сделал: в настоящей потасовке от банковского служащего Рублева было бы гораздо больше вреда, чем пользы. То, что Андрей не полез в драку, ничуть не огорчило Бориса Ивановича. Напротив, он был доволен, как бывал доволен всякий раз, когда подчиненные четко и безоговорочно выполняли отданный им приказ.

Радовался он напрасно.

Андрей Рублев не был его подчиненным и потому вовсе не считал себя обязанным бездумно выполнять самоубийственные, по его мнению, распоряжения своего брата. Когда в проходе, разделявшем сторону "Б" на две равные половины, вспыхнула драка и туда, сшибая с ног разбегавшихся во все стороны зрителей, отовсюду бросились охранники, он плюнул на полученный приказ и тоже, сбив кого-то с ног, с тыла вломился в толпу людей в одинаковых серых костюмах.

Он треснул кого-то кулаком по спине, ожидая, что охранник немедленно упадет (в конце концов, от ударов Бориса и Юрия охранники падали вполне исправно), но тот лишь удивленно обернулся и без лишних разговоров огрел Рублева-младшего по макушке резиновой дубинкой. Андрей Иванович увидел исключительную по красоте и яркости вспышку белого света, как будто кто-то поджег магний прямо у него перед глазами, а потом свет померк, амфитеатр и копошащиеся посреди прохода спины в серых пиджаках наискосок соскользнули в темноту, и младший брат Комбата Андрей Рублев молча упал лицом вниз. Кто-то немедленно наступил ему на левую руку, сломав два пальца, но он этого не почувствовал.

Ни Комбат, ни Французов этого не видели, и даже наблюдавший за ходом схватки с балкона Горохов не заметил его выходки, на секунду отвлекшись, чтобы сказать пару слов Хряку. Фактически Андрею повезло. Обрати на него кто-нибудь внимание, и ему бы не поздоровилось, но единственный человек, заметивший его участие в драке, – тот самый охранник, который прервал его боевой путь в самом начале с помощью резиновой дубинки, – не более чем через полторы минуты лег рядом с ним на пол немного резче, чем обычно ложатся уставшие люди, решив вздремнуть часок или просто поваляться с любимой книгой.

Комбат и Французов беспрепятственно добежали до выхода, слыша позади топот преследователей. Выскочив в коридор, Рублев захлопнул за собой дверь и устремился вперед, показывая дорогу. Дверь за их спинами немедленно распахнулась, с грохотом ударившись о стену.

Преследователи не отставали, хотя у обоих беглецов сложилось ощущение, что охранники не слишком стремятся их догнать.

Причина этой неторопливости выяснилась очень быстро: сзади коротко прогрохотала автоматная очередь, и Французов, охнув, сбился с шага. Он непременно упал бы (пуля угодила ему в бедро), если бы Комбат не подставил ему плечо.

– Ну, суки, – выкрикнул Рублев, – я до вас еще доберусь!

В ответ снова раздалась очередь, и над головами беглецов с треском лопнула лампа дневного света, осыпав их кусками пластика и градом мелких стеклянных осколков. Пули вспороли обои, наполнив воздух известковой пылью, но Комбат и тяжело повисший на его плече Французов уже свернули за угол, оказавшись перед окошечком кассы. Бледный от испуга кассир сидел в своей клетке из пуленепробиваемого стекла и сквозь прутья решетки смотрел на две страшные окровавленные фигуры, проковылявшие мимо по направлению к лестнице.

– Нормально, Юрок, – приговаривал Комбат, помогая Французову спускаться по лестнице. – Еще чуток, и им нас не взять.

– А теперь песенку спой, – превозмогая боль, усмехнулся капитан.

– Не понял, – сказал Комбат. Он прислонил капитана к стене, как свернутый в рулон ковер, и возился с массивными запорами. Какая-то сволочь успела запереть гермодверь. Под ногами у него плескалась неглубокая лужа – он никак не мог припомнить, была ли она здесь раньше.

– Песенку, говорю, спой, – повторил Французов. – Сказочку ты уже рассказал. Не уйти нам, Боря.

Комбат и сам прекрасно понимал, что им не уйти. Топот раздавался уже совсем рядом, а запоры упрямились, не желая открываться. Наконец последний запор уступил его усилиям, и тяжеленная дверь вдруг распахнулась сама. Огромная масса скопившейся за ней воды сбила их с ног, погребла под собой, закружила, стремительно заполняя впадину, в которой были расположены ступеньки, и вынесла их, полузадохнувшихся, отфыркивающихся, едва живых, на поверхность, прямо под дула автоматов.

Один из охранников поднес к губам портативную рацию.

– Мы их взяли, – сказал он.

* * *

– Они их взяли, – сказал Хряк Стручку, убирая рацию в карман пиджака.

– Вот и отлично, – ответил Горохов, снова закуривая. – Спустись вниз и подготовь Сеню.

– Сеню?! – не поверил своим ушам Хряк. – Ты что, собираешься продолжать?

– Заткнись и делай, что тебе говорят, – процедил Горохов. – Этим сукам пули недостаточно. Я хочу, чтобы они умирали медленно. Сеня – это то, что надо, да и сам он это дело любит. И потом, публика ведь заплатила за развлечение. Вот пусть и развлекаются, а когда им надоест, мы с тобой будем уже далеко.

– Сеня… – начал было Хряк, но замолчал, очевидно что-то сообразив.

– Вот именно, – согласился Стручок. – Сене тоже надо развлечься. Только сначала убери отсюда это дерьмо.

Он ткнул носком ботинка в скорчившегося на полу в луже собственной крови Рябого. Рябой почти беззвучно заскулил, сил на крик у него уже не было. Силы ушли вместе с кровью, свободно выливавшейся из широкой ножевой раны в животе. Обладатель двадцати тысяч, польстившийся на легкий заработок, умирал, ощущая ладонями скользкое тепло собственных внутренностей, упорно выпиравших из распоротого, как подушка, живота.