– И все же, – уступила я. – Я должна была рассказать тебе о книге.

Он пожал плечами, я не была уверена – в знак несогласия или признавая мои слова.

– Получается, мы вроде как использовали друг друга. Но я тут подумал… – он неуверенно улыбнулся, достаточно, чтобы обрисовалась ямочка на щеке. – Если ты захочешь снова воспользоваться мной, я мог бы пригласить тебя на ужин как-нибудь.

Это было заманчиво. Ник был привлекательный. Стабильный, надежный. И у меня немного задрожали колени при мысли о новых поцелуях.

Но в последнее время я достаточно огребла за то, что делала выбор импульсивно.

И я потратила кучу времени, пытаясь притворяться кем-то другим. Ник никогда не видел меня в моем парике или в платье. Он никогда не знал меня как Терезу, Фиону или кого-то еще, но только как Финли Донован. Он был у меня дома и познакомился с Вероникой и детьми. Он видел меня в халате и тапочках, и все же… Ник не знал меня по-настоящему.

И никогда не сможет узнать меня по-настоящему. Потому что, если бы он увидел меня настоящую, думаю, ему бы это не понравилось.

Мне казалось, что Ник, как и Стивен, видит только те мои стороны, которые хочет видеть. Но сейчас мне хотелось, чтобы кто-то увидел и оценил то, какая я на самом деле.

Я коснулась этикетки на бутылке дорогого шампанского, которую все еще держала в руке.

– Я подумаю об этом, ладно?

Ник опустил голову. Но быстро поднял ее снова.

– Да, конечно. Я понимаю. – Он сделал шаг назад, к двери, стараясь не выказать удивления. – В общем, позвони мне. В любое время. Если передумаешь.

– Еще раз спасибо за шампанское. И удачи в суде.

Я надеялась, что ему удастся засадить Феликса навсегда, ради нас обоих.

Мы неловко попрощались у двери, я внутри, он снаружи, и я вздохнула, закрывая за ним и надеясь, что не пожалею об этом через несколько часов, когда буду лежать в постели одна и смотреть в потолок.

Вероника прислонилась к косяку. Я протянула ей бутылку шампанского.

– Все закончилось? – спросила она с сочувственной улыбкой.

Я не была уверена, говорит ли она о расследовании или о моих отношениях с Ником.

– На данный момент – да.

Она сморщила нос. Повернула голову в сторону кухни.

– Лазанья!

Мы подбежали к духовке, когда сквозь щели в дверце вырвались первые клубы дыма. Я широко распахнула ее, натянула рукавицы для выпечки, вытащила противень с дымящейся запеканкой и уронила его на плиту.

Ника открыла окна и помахала миссис Хаггерти; в комнату ворвался холодный ветер.

– Во всяком случае, к шикарному шампанскому гораздо лучше подойдет пицца, – сказала она, перекрывая шум детектора дыма.

Я оперлась бедром о стойку, отгоняя плывущий по кухне дым от глаз.

– Пицца – звучит идеально. Я закажу.

Согласно нашей договоренности, Вероника имела право на сорок процентов от большой пиццы с двойным сыром, которую мы делили в тот вечер, но никто из нас не стал считать кусочки.

Пару часов спустя, когда мы с Никой прикончили всю пиццу, заказанные острые крылышки и последнее «Орео» в доме, я поднялась в свою спальню, захватив с собой пиво. От первого же бокала шампанского у меня разболелась голова, и я вылила второй в раковину, смывая последние клочки письма от Патрисии, которые упрямо держались за слив.

Облизав жирные от пиццы пальцы, я упала на кровать.

Надо мной нависал потолок; в доме было слишком тихо – дети заснули. Я пошоркала пятно от помидора на футболке.

Ткань уже потеряла форму и растянулась, выцвела от многолетних стирок. Изображение потрескалось и местами отслоилось так, что надписи уже невозможно было прочитать. Я не ощущала себя человеком, который вот-вот напишет бестселлер. И, похоже, я совершенно не ощущала себя наемной убийцей. Я уставилась в потолок, размышляя, кто же я теперь, когда этот кошмар закончился и дети спят в своих комнатах рядом с моей, а Вероника устроилась в комнате напротив. Теперь, когда Стивен живет один в трейлере на своей ферме, про борьбу за опеку над детьми наконец-то можно забыть.

Я прислонилась спиной к изголовью, и ковыряя запотевшие края этикетки, размышляла о том, что сказал Джулиан в нашу первую встречу тем вечером в «Лаше». О том, как он быстро раскусил мою маскировку.

А что же мне тогда подходит?

Холодное пиво, пицца на вынос. Босиком, в джинсах и свободной выцветшей футболке.

Я поставила бутылку на тумбочку, взяла телефон, нашла его номер. Было девять тридцать вечера, вторник.

Ты знаешь, как меня найти.

Я написала сообщение Нике.

Финн: Ты присмотришь за детьми, если я отлучусь ненадолго?

Вероника: Думала, ты никогда не соберешься.

Я встала, натянула толстовку и кроссовки. Когда я надевала бейсболку, дверь спальни, скрипнув, открылась. Ника заглянула ко мне в комнату.

Она болезненно поморщилась, увидев на мне джинсы и футболку. Укоризненно покачав головой, она бросила мне маленькую косметичку.

– Можешь хотя бы чуть-чуть накраситься, если идешь на встречу со своим адвокатом. И завтра утром, когда вернешься домой, желаю услышать все подробности за чашечкой кофе. Сегодня не жду, – сказала она и подмигнула.

Дверь закрылась. Я открыла косметичку и заглянула в нее, ожидая увидеть вырвиглазные цвета, но с приятным удивлением обнаружила прозрачный блеск для губ и обычную тушь для ресниц. Я наклонилась к зеркалу и неуверенно нанесла их, но, увидев, что женщина, которая отражается в зеркале, похожа на меня, осталась довольна.

Инстинктивно я потянулась за своей большой сумкой для мамочек, но затем поняла, что она мне не нужна. Не сегодня.

Вместо этого я взяла немного наличных из ящика стола и положила их в свою дамскую сумочку. Что-то мягкое внутри сумочки пощекотало мне руку. Парик.

Он был смят и порван, длинные светлые пряди спутались в сплошной комок. Я пробежалась пальцами вдоль локонов, разглаживая их. Вздохнув, я положила его на стол.

Было без трех минут десять, когда я припарковалась рядом с джипом Джулиана на практически пустой парковке. Окна в «Лаше» были тусклыми, в золотисто-коричневом неярком свете позади бара были видны силуэты перевернутых стульев на столах. Я прижала руку козырьком к двери, заглянув внутрь, и удивилась, когда дверь открылась.

Джулиан стоял ко мне спиной, заменяя пустые бутылки на полные на верхней полке с алкоголем. Рукава его белоснежной рубашки были закатаны, а воротничок расстегнут, как если бы он уже закончил работать.

– Простите, бар закрывается, – бросил он через плечо.