Работать в таких моральных и физических условиях для лорда Галифакса было невозможно, поэтому он написал в Форин Оффис Энтони Идену о своем положении и просил отставки. Возможно, Иден и помог бы своему старому другу поскорее вернуться домой, но возникал вопрос о том, кто мог его заменить. Годился для этого только сэр Алек Кэдоган, который выступил (и продолжит неоднократно выступать в дальнейшем) с решительным протестом. К тому же появление Галифакса в Лондоне могло бы сделать неудобной уже работу Уинстона Черчилля, который опрометчиво обещал, что Галифакс может в любой момент при возвращении на родину получить место в его Военном кабинете. Поэтому британское посольство не ожидали изменения в скором будущем, а лорд Галифакс раз за разом терпел неудобства, связанные с визитами Черчилля.

В отсутствие британского премьера в Вашингтоне у Галифакса дела шли отлично. Он беседовал с одетыми представителями администрации и одетым же президентом, обсуждал все необходимые вопросы, передавал информацию из Форин Оффиса и от премьер-министра, но как только в Соединенные Штаты приезжал Черчилль, начинался очередной балаган. Остроумие британского премьера било все рекорды, то он рассуждал о колониях: «Все эти забавные небольшие вест-индские колонии лояльны, но паршивы», то «о де Голле, говоря, что он воспитал его как щенка, но никогда не обучал его правильному поведению в доме!». Наконец, он значительно осложнял жизнь посла своими полуночными пьянками: «Уинстон приехал вчера вечером и сидел до 1:30, попивая виски с содовой и разглагольствуя, иногда вполне хорошо, но в конце просто невыносимо. Особенно ужасно, что президент отсутствует на выходных, и мы должны терпеть его здесь, устраивать ужины для гостей каждый вечер. Я буду крайне истощен и выведен из равновесия к тому времени, как мы доживем до понедельника. Как можно вот так жить? Меня ужасает видеть, как он совершенно пьяный выступает со своими великими речами. Я уверен, то, что он бывает здесь, очень ценно для войны, и для его отношений с президентом это все хорошо. И я люблю его, но я буду рад, когда это посещение закончится, а мы сможем успокоиться и нормально работать снова!»608

Во время очередного посещения Вашингтона Черчиллем у Галифакса состоялся с ним разговор по поводу отставки: «Он был очень щедр в целом и сказал много хороших вещей о моем положении и престиже здесь, который, как он думал, был в полном порядке. Я должен быть готов возвратиться и присоединиться к правительству: “Если лейбористы выйдут из Кабинета, я буду формировать консервативную администрацию, и я рассчитываю на Вашу помощь”. На это я ответил, что, когда здесь моя работа будет сделана, я удалюсь в Гэрроуби, но он не понимает этого! Забавный человек»609.

К концу 1942 г. причины удалиться в Гэрроуби и окончить политическую карьеру у лорда Галифакса появились и иные, несвязанные непосредственно с премьер-министром и своим положением. Из Египта, где служили его дети, пришла новость о том, что среднего сына Питера убили на фронте. Дневник Галифакса сухо констатирует: «День закончился печально. После того, как я лег спать, Джек Локхарт принес мне телеграмму, в которой говорилось, что Питер был убит 26 октября. Я пошел в церковь cв. Агнес к семи утра, и когда возвратился, сказал Дороти о Питере. После завтрака мы прогуливались полчаса на солнце вокруг сада обсерватории, прежде чем я должен был уйти, чтобы видеть польского посла. Я очень надеюсь, что Дороти может получить помощь в сборе денег на то, что они называют Объединенным благотворительным фондом, это займет ее время. Каждый не хочет иметь слишком много свободного времени в эти дни»610.

Ему пришлось столкнуться с той же трагедией, что и его отцу, – смертью ребенка. И так же, как и лорд Чарльз, Эдвард Галифакс находил утешение в религии, поэтому в целом мысли его были не слишком опечалены утратой, но он переживал за жену и писал другу: «Дороти, как Вы предположили, была замечательно храброй, не желая никогда никаких слов жалости к себе или даже намека на подобное. И это просто скручивает мне сердце, поскольку я знаю, что она чувствует, и причиняет боль видеть, насколько велика боль ее собственная. Счастливым меня делают мысли, что мы были близки к Питеру письмами все это время, пока он отсутствовал. Он много писал. Я хотел бы показать Вам некоторые из его писем, которые, я думаю, объясняют о нем многое. Я не всегда хорошо знал его, если вы понимаете, что я имею в виду, и иногда находил его трудным. Но эти два года изменили все и подарили нам счастье»611. Лорд Галифакс безоговорочно верил в загробную жизнь, его христианское смирение очень помогало ему при столкновении с трудностями, которые не думали заканчиваться.

Едва только они с Дороти наладили жизнь после известий о Питере, как 6 января 1943 г. после ужина на стол лорда Галифакса легла другая телеграмма, в которой говорилось, что его младший сын Ричард был «сильно ранен»: «У армии, по-видимому, есть три категории ранений: слегка, сильно, опасно, и, таким образом, медсестра сказала, что сообщение ободряющее». На следующий день ситуация прояснилась: «Когда мы добрались до отеля Вальдорф, мы получили сообщение, которое было очень мучительно. Ричард потерял обе ноги»612. Как только об этом стало известно президенту Рузвельту, он тут же предложил свой частный самолет, чтобы доставить Гали– факсов в Каир к сыну. Но Галифакс ответил, что Ричард находится в госпитале с солдатами, чьи отцы не были послами, и президенты не предоставляли им самолеты, чтобы проведать детей. Он отказался, зная, что Ричард мог умереть, так и не увидев ни отца, ни матери.

Эти трагические события добавили очков Галифаксу в качестве посла, американцы были восхищены его самообладанием и понимали, что этот высокомерный английский аристократ теперь оказался в одной лодке с простыми людьми, которые получали такие же новости о своих близких. Единственная привилегия, на которую согласился Галифакс, состояла в том, чтобы в феврале в Вашингтон приехал его старший сын Чарльз, который привез хорошие новости о Ричарде: тот шел на поправку. Когда лорд Галифакс взял сына на обед в Белый дом, Рузвельт «очень расспрашивал о Ричарде, о котором Чарли рассказал ему все, добавив, что единственная вещь, не нравившаяся Ричарду, была чрезмерным сочувствием и мыслью, будто он стал жертвой большой трагедии, которая полностью разрушила его жизнь. Президент сразу заявил: “Он совершенно прав; это прекрасно. У меня нет ног, но двигаюсь я очень хорошо”»613.

После выздоровления Ричард все же приехал к родителям в Вашингтон, и американцы вновь увидели всё самообладание лорда и леди Галифакс, которые держались «как скалы» в аэропорту, да и сам Ричард был настроен оптимистично, заметив: «Я – чертов везунчик, вышел сухим из воды»614. Картина, предстающая людям, действительно была трогательной. Галифакс не нанимал специального слугу и лично возил Ричарда на коляске, не прибегая к посторонней помощи. Они вместе навещали госпитали и таких же раненых солдат. Это требовало большого мужества, и американцы окончательно приняли и полюбили британского посла.