— Крамли, — сказал я, — его конура биткомнабита уликами и доказательствами.

— Проверим.

— А какого черта вы так долго не приезжали? —возмутился я.

— Этот вонючий водитель оказался слепым похужеменя. — Нащупывая ногами дорогу, Генри подошел к краю канала и сел рядомсо мной. Крамли сел по другую сторону, и мы сидели, болтая ногами, чуть невзбаламучивая ими темную воду. — Он даже полицейский участок найти не мог.Куда он делся? Я бы его тоже вздул.

Я фыркнул. Из носа хлынула вода. Крамли вплотную придвинулсяко мне:

— Где болит?

«Там, где никому не видно», — подумал я. Как-нибудьночью лет через десять это все всплывет.

Надеюсь, Пег не рассердится на меня, если я подниму криксреди ночи, — ей будет случай проявить материнскую заботу.

«Через минутку, — думал я, — надо позвонить Пег.Пег, — скажу я, — выходи за меня замуж. Приезжай в Венецию сегодняже. Приезжай домой. Будем вместе голодать, но жизнь будет прекрасна, клянусьБогом! Выходи наконец за меня, Пег, и спаси меня, чтобы я не попал в одинокие изаброшенные. Спаси меня, Пег!»

И она скажет мне по телефону да и приедет.

— Не болит нигде, — ответил я Крамли.

— Ну слава Богу, а то кто же станет читать мою дурацкуюкнигу, если вас не будет? Я расхохотался.

— Простите. — От смущения за своюнепосредственность Крамли уткнулся подбородком в грудь.

— Черт! — Я схватил его руку и положил ее себе нашею, чтобы он меня помассировал. — Я люблю вас, Крамли. Я люблю тебя,Генри.

— Во дает! — нежно сказал Крамли.

— Бог с тобой, милый, — проговорил слепой.Подъехала еще одна машина. Дождь затихал. Генри потянул носом:

— Этот лимузин мне знаком.

— Святый Боже! — высунулась из окна машиныКонстанция Реттиген. — Ну и компания! Лучший в мире знаток марсиан!Величайший слепой на свете! И незаконный сын Шерлока Холмса!

Кое-как мы отозвались на ее шутку, но ответить в том же духесил не хватило.

Констанция вышла из машины и остановилась за моей спиной,глядя в канал.

— Все кончено? Это он там?

Мы дружно кивнули, словно зрители в ночном театре. Мы немогли отвести глаз от темной воды, от львиной клетки и от призрака, который,маня, вздымался и падал за прутьями решетки.

— Боже! Ты же весь мокрый, хоть выжимай. Так и заболетьнедолго. Надо раздеть парня, вытереть насухо и согреть. Не возражаете, если язаберу его к себе?

Крамли кивнул.

Я положил руку ему на плечо и крепко его сжал.

— Сейчас шампанское, а потом пиво? — предположиля.

— Жду вас, — сказал Крамли, — жду в моихджунглях.

— Генри! — позвала Констанция. — Поедешь снами?

— А то как же? — отозвался Генри. А машины всеподъезжали, и полицейские готовились прыгать в воду, вытаскивать то, что лежалов львиной клетке, а Крамли направился к лачуге Чужака; с меня же, дрожащего отхолода, Констанция и Генри содрали мокрый пиджак, помогли забраться в машину, имы поехали по самой середине ночного берега, среди огромных, тяжело вздыхающихбуровых вышек, оставляя позади мой несуразный маленький дом, где я трудился.Позади остался и домишко с покатой крышей, где ждали Шпенглер и Чингисхан,Гитлер и Ницше, а также несколько дюжин старых оберток от шоколада, осталасьпозади и запертая касса на трамвайной остановке, где завтра снова соберутсястарики ждать последних в этом столетии трамваев.

Пока мы ехали, мне показалось, что мимо прошмыгнул навелосипеде я сам — двенадцатилетний мальчуган, развозящий спозаранку в темнотегазеты. А дальше нам навстречу попался я, уже повзрослевший,девятнадцатилетний, — я шел, натыкаясь на столбы, пьяный от любви, а нащеке у меня краснела губная помада.

Как раз когда мы собирались свернуть к аравийской крепостиКонстанции, мимо нас с шумом пронесся другой лимузин. Он промчался по дорогекак молния. Уж не я ли, такой, каким буду через несколько лет, сидел там? Арядом Пег в вечернем платье, мы возвращались с танцев. Но лимузин скрылся извиду. Будущему придется подождать.

Когда мы въезжали в засыпанный песком задний двормавританской крепости, я испытывал простое и самое большое на свете счастье — ябыл жив.

Лимузин остановился, мы с Констанцией вышли и ждали Генри, аон величественно махнул нам рукой и произнес:

— Отойдите, а то ноги отдавлю! Мы посторонились.

— Дайте слепому показать вам дорогу!

Он пошел вперед.

Мы радостно последовали за ним.