Обсудив текущие дела, в конце разговора Житомирский сообщил, что прокурор окончательно отрекся от разбирательства инцидента у ворот изолятора, где на Евгения набросились сотрудники ГИБДД. Но патрон предупредил, чтобы впредь Евгений проявлял осторожность и больше не попадался на мушку прокурора, так как вряд ли Радислав Генрович простил его за уволенного племянника.

И, только когда Евгений стоял на выходе из кабинета, Житомирский с улыбкой на лице спросил:

– Много выпил вчера?

На что Евгений без ужимок утвердительно кивнул.

– Ладно, иди и береги здоровье, – по-отечески напоследок произнес Житомирский.

После того как он покинул кабинет патрона, Евгений по старой привычке заперся в собственном кабинете. Для всех остальных он «разбирал накопившиеся бумаги». Похмельный синдром был не главной причиной уединения. Это форма пребывания стала для него преобладающей с тех пор, как его отвергла Татьяна. Страдания требуют уединения. Но сегодня причина побыть наедине с собой была совсем иной – противоречивые чувства, как следствие неожиданных отношений с Жанной. Физически он был полностью удовлетворен, но он хотел большего, получить тепло, обнять Жанну, спрятаться от существующего мира – этим ритуалам он привык предаваться после романа с Татьяной. Что-то похожее на тепло он смог получить от Гузель Фаритовны. Ведь любовь зарождает позитивные привычки, если даже она скоротечна или безответна.

Евгений смотрел в окно, его переживания и неудачи на личном фронте породили новую, доселе неизвестную ему особенность. Евгений стал анализировать свои действия по отношению к противоположному полу, это было свойство, которое в основном в реальности присуще только женщинам. Мало-мальски уважающая себя женщина фильтрует собственное поведение через призму субъективных выводов, предрассудков. Сегодня Евгений больше рассуждал не о Татьяне, а о другой особе – Жанне. Он оценивал ситуацию критично, но в центре этой массы невидимой критики была не сама Жанна, которая не позволила ему, как снайпер на поле боя, в постели подползти на расстояние замаха руки, а он сам. Самокритичности Евгения могла позавидовать любая девушка, у которой самоанализ в отношениях с молодыми людьми возведен в ранг ущербного комплекса, хотя другой мужчина вряд ли истязал бы себя подобными мыслями. А на следующий день возгордился бы собой и рассказал всему миру, как смог обуздать в постели самую желанную девушку города.

Евгений отбросил все мысли, как только кто-то после робкого стука в дверь неуверенно приоткрыл ее. В проеме он увидел Марию, просившую тихим голосом разрешения войти. Евгений впустил ее, пригласил сесть. Неуклюже присев на стул, она без объяснений вытащила из дамской сумки цветастый пакет и положила его на стол:

– Это вам!

– Что это? – поинтересовался Евгений.

– Это ваш обед, это от моей мамы.

– Да? – с удивлением выкрикнул Евгений. – Еще никто из коллег не кормил меня обедом.

– Значит, я буду первой! – со скрытой надеждой в голосе ответила Мария.

Евгений с любопытством развернул пакет, выложив на стол маленький сверток с беляшами:

– Спасибо, Маш! Я очень тронут твоей заботой.

Евгений с ребяческой жадностью вытащил первый беляш и принялся жевать:

– Очень вкусно, маме привет, передай ей – очень вкусные беляши, – он говорил искренне.

Отправляя второй беляш в рот, он спросил Марию, с чего вдруг у нее такое неожиданное проявление заботы. Мария замешкалась, она сложила губы в трубочку, пыталась подобрать необходимые слова. В итоге она смогла трансформировать скрытые мысли в словесную форму, немного отдающую лукавством:

– В последнее время вы вызываете во мне сочувствие.

На неожиданное признание Марии Евгений притворно откашлялся. По ее словам, ей стало жаль Евгения, в его глазах больше тоски, растерянности, а тот Евгений, который твердой поступью борца с преступностью расхаживал по коридорам ведомства, внезапно исчез, канул во времени. Но она не сожалеет об этом, новый легкоранимый и романтичный Евгений ей больше по душе.

– Ты, Жень, стал каким-то настоящим, – по-свойски, без усмешек резюмировала она.

– Спасибо за сочувствие, Маш, я очень тронут, – принявшись за третий беляш, выговорил Евгений. – Но только скажи одну вещь: это что, все так считают в управлении, что я вызываю жалость и сочувствие?

– Не знаю как все, но мне ваше поведение вполне по душе, и мой визит – это мое желание, а вовсе не коллектива.

– Ладно, спасибо еще раз… – у него чуть не вырвалось: «Все, свободна!», но он своевременно воздержался от командных реляций.

– Если тебе что-то нужно, то обращайся, не стесняйся.

Евгений говорил искренне, Мария, несмотря на несуразный внешний вид – как и прежде, расчесала свои волосы в спешке, по бокам они торчали в разные стороны – была замечательной девушкой, отзывчивой, очередной беляш во рту Евгения служил этому доказательством.

Она встала, тихо попрощалась и медленно пошла к двери, сказав еще раз «до свидания», скрылась.

– Кожно-зрительный тип, – тихо для себя выговорил Евгений, когда взгляд безотрывно провожал пятую точку Марии, – задница так себе, точно не в моем вкусе.

Евгений был немного удивлен откровениями Марии, значит, так думает не только она одна, а все управление, и это крайне нежелательно. Таки отдел может распуститься, упадет качество работы, статистика раскрытий преступлений пойдет вниз. Но было уже поздно, о его безответной любви знал каждый второй коллега – всему виною вечерние посиделки со спиртным в рабочем кабинете, и разговоры по душам, и плач на груди у своих коллег.

Было время обеда, он взял телефон и позвонил Гузель Фаритовне. Она не отвечала, только с третьего раза ему удалось до нее дозвониться. Она твердым голосом пояснила ему, что в следующий раз не стоит так упорно звонить, если она не ответила на звонок. Евгений попытался оправдаться, сказал, что соскучился, но так и не смог прошить на редкость каменную Гузель Фаритовну, которая жестко и бескомпромиссно продолжала гнуть свою линию:

– Ты же знаешь, я замужем, если не беру трубку, значит, я не могу говорить. У меня есть обязательства перед главным мужчиной, поэтому не звони так часто, если знаешь, что он здесь, в городе, – она бросила трубку.

Такой наезд не понравился бы кому угодно, а Евгений был уязвлен вдвойне, вместо сочувствия и поддержки он получил взбучку. Спасение пришло оттуда, откуда он меньше всего ждал.

Позвонила Татьяна, она пребывала в неплохом настроении, сказала, что соскучилась и пожелала встретиться вечером. Евгений принял предложение. До конца рабочего дня он успел заехать в психлечебницу к Воинову. Но сперва зашел к Станиславскому. Его волновал один вопрос.

Станиславский был весьма приветлив, они обменялись рукопожатием, та последняя встреча внесла определенные коррективы, и недоверие больше не проскальзывало в их беседах. Станиславский принял Евгения у себя в кабинете, после ряда приветственных слов Евгений спросил, насколько объективен диагноз психиатров насчет невменяемости Воинова. Станиславский не был столь категоричен, как прежде: