Верховный главнокомандующий, начальник штаба и лица ближайшей свиты разместились в нижнем этаже губернаторского дома. Дом этот стоял на правом высоком и крутом берегу р. Днепра; с одной стороны к нему примыкал небольшой, но тенистый сад, а из окон второго этажа дома открывался просторный вид на луга и леса Заднепровья. Верхний этаж дома оставался незанятым, на случай приездов в новую Ставку государя. Этаж этот состоял из большого зала в несколько окон, такой же столовой, красной гостиной с мебелью из золоченого дерева и еще нескольких задних комнат. Официально весь этаж числился оставленным для государя, но ввиду общего недостатка помещений ближайшие к Верховному лица, столовавшиеся вместе с ним, временно пользовались там находившейся столовой. Управление генерал-квартирмейстера с оперативным телеграфом поместилось в освобожденном доме губернского правления, находившемся рядом с домом губернатора. В этом же доме оказалось помещение и лично для меня. Перед зданием губернского правления находился небольшой запущенный сквер и посредине его солнечные часы, сохранившиеся со времен царствования императора Александра I и расположения в Могилеве штаба 1-й армии.

Немедленно по прибытии в новое место расположения Ставки моего управления застучали юзы и деятельность штаба приняла свои обычные формы.

На следующий день вечером в Могилев прибыл военный министр генерал Поливанов. На вокзале он был встречен одним из адъютантов великого князя, с которым приехавший и отправился в губернаторский дом. Великий князь принял военного министра в красной гостиной второго этажа и здесь прочел адресованное ему письмо государя.

«Я почувствовал, – вспоминает А.А. Поливанов, – свою задачу облегченной, когда после моих слов о том, что ввиду трудного положения наших армий государь не считает себя вправе оставаться вдали от нее и решил принять верховное главнокомандование, Николай Николаевич широким жестом перекрестился…»

Только после возвращения в Петроград государь император разрешил генералу Поливанову осведомить Совет министров о принятом им решении, до этого же дня один председатель Совета министров, старик Горемыкин, не умевший или не желавший перечить государю, был осведомлен о принятых императором Николаем шагах.

Государь очень благодарил военного министра за хорошо им исполненное «трудное», как он выразился, поручение. Пожалуй, покажется странным, в чем именно заключалась его трудность. Но двор жил не реальной жизнью, а в мире «воображений»!..

Недоверие к лояльности великого князя было настолько сильно, что, как это видно из одного письма императрицы, волнения не оставляли ее, пока великий князь Николай Николаевич, которого в семье звали попросту Николаша, не уехал совсем из Ставки.

В Совете министров только один старец Горемыкин отнесся беспрекословно к желанию государя стать во главе действующей армии. По воспоминаниям А.А. Поливанова, Горемыкин неизменно повторял: «Что же делать, так государю угодно!»… Большинство же министров, и в особенности А.В. Кривошеий, главноуправляющий земледелием, и С.Д. Сазонов, министр иностранных дел, ясно отдавали себе отчет в возможных последствиях намечавшегося шага, который считали крайне неосторожным. Они просили императора Николая II выслушать их соображения о затруднительности выполнения тех изменений в высшем управлении войсками, которые были предположены.

В первых числах сентября желание министров было удовлетворено и Совет министров собрался у государя в Царском Селе. Император Николай II прибыл на совещание и, заняв место посредине стола, открыл заседание. Он спокойно выслушал от И.Л. Горемыкина несколько нейтрально произнесенных им слов, из которых должен был осведомляться, что Совет министров, узнав о скором отъезде царя в армию, выражает желание получить непосредственно от Его Величества указания по ряду основных вопросов. Вслед за тем стали говорить министры, настаивавшие на личной встрече с государем; они выражали свои опасения по поводу того трудного положения, в котором окажется страна, лишенная непосредственного пребывания главы государства в столице. Делались также указания на то, что великий князь Николай Николаевич хотя и терпел военные неудачи, но последние не могут быть приписаны ему, а общей обстановке, а потому смена его не будет понята обществом. Однако все это, по-видимому, высказывалось в столь осторожной форме, что слова говоривших министров не остановили государя в принятом им решении, о чем он и объявил вполне твердо собравшимся.

Министры разъехались в очень подавленном настроении.

Среди невысказанных причин, делавших опасным постоянное пребывание императора Николая при действующей армии, была одна, которая беспокоила очень многих министров: это вероятное укрепление влияния на государственные дела императрицы Александры Федоровны. Известно было, что она считала себя как бы естественной заместительницей императора в столице, и нетрудно было предвидеть, что с отъездом государя в Ставку Горемыкин, а за ним и другие менее самостоятельные министры станут ездить к ней с докладами и подчиняться ее распоряжениям. Так это и случилось на самом деле. А между тем, отметая всякое подозрение в ее действительной преданности России, все же необходимо сказать, что императрица Александра Федоровна была центром всех безответственных влияний, которые в корне подтачивали царскую власть в России.

Огорченные всем происшедшим министры, наиболее чутко относившиеся к предстоящему событию, собрались на следующий день у С.Д. Сазонова и, обсудив положение еще раз, решили обратиться к императору Николаю с особым письмом:

«Всемилостивейший государь! – писали они. – Не поставьте нам в вину наше смелое и откровенное обращение к Вам. Поступить так нас обязывают верноподданнический долг, любовь к Родине и тревожное сознание грозного значения совершающихся ныне событий.

Вчера в заседании Совета министров под Вашим личным председательством мы повергли перед Вами единодушную просьбу о том, чтобы великий князь Николай Николаевич не был отстранен от участия в верховном командовании армией. Но мы опасаемся, что Вашему Императорскому Величеству не угодно было склониться на просьбу нашу и, смеем думать, всей верной Вам России.

Государь, еще раз осмеливаемся Вам высказать, что принятие Вами такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и династии Вашей тяжелыми последствиями.

На том же заседании воочию сказалось коренное разномыслие между председателем Совета министров и нами в оценке происходящих внутри страны событий и в установлении образа действий правительства.

Такое положение, во всякое время недопустимое, в настоящие дни гибельно.

Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и Родине».

Письмо было подписано восемью министрами и передано по принадлежности. Оно осталось, однако, без ответа и всякого положительного результата.

На следующий день, 4 сентября, в одной из парадных зал Зимнего дворца под председательством государя состоялось торжественное заседание особого совещания по обороне в присутствии членов этого совещания от Государственного совета и Государственной думы, а вечером того же дня император Николай II отбыл в Ставку.