Поблагодарив великого князя за деликатное внимание и лестную оценку моей деятельности в Ставке, я обратился к нему с просьбой исходатайствовать мне строевое назначение, которое отвечало бы моему давнишнему желанию – ознакомиться с современными условиями войны, находясь в командной должности.

«Очень советую вам, – возразил великий князь, – положиться в этом отношении на слова государя, выраженные им в его рескрипте на мое имя».

И в этих словах как нельзя отчетливее выразилась та корректность, которую великий князь всегда проявлял по отношению к царской воле.

Тем не менее по прибытии в Ставку государя мне было предложено через генерала Алексеева занять пост командира 25-го корпуса, который я с радостью и принял.

«В пятницу, 20 августа, – записывает в своем дневнике в день своего приезда в Ставку А.А. Поливанов, – я был у председателя Совета министров И.Л. Горемыкина и изложил ему мой разговор с государем, не скрывая волнующей меня трудности поручения, следствием коего, несомненно, будет затаенная обида великого князя и, что еще важнее, смущение в обществе, не перестающем взирать на Николая Николаевича с чувством доверия и потому способным признать его смену и несправедливой, и нежелательной…»

Мне приходилось слышать уже здесь, за границей, в эмиграции, что молодые офицеры Ставки мечтали уже тогда о какой-то перемене, базируясь на твердом убеждении великого князя Николая Николаевича в необходимости довести войну до победного конца и якобы колебаниях в этом отношении, приписывавшихся императору Николаю II.

«Великий князь очень популярен не только в армии, но и в стране, – пишет 4 сентября 1915 г. директор дипломатической канцелярии при Ставке князь Кудашев своему министру С.Д. Сазонову. – Его немилость будет, несомненно, широко и успешно использована для поколебания престижа государя и всего монархического начала.

Уже теперь среди офицеров слышно такое суждение: великий князь стоял за войну a outrance. Свергла его немецкая партия, и что бы ни говорили, а партия эта желает мира, который и будет заключен в октябре. Если даже это не так, то важна возможность такого толкования у офицеров. При этом под офицерами я отнюдь не подразумеваю приближенных к великому князю, а среднюю серую массу офицерства…»

Из всего выдержанного поведения великого князя было, однако, ясно видно, что лично он был вне всяких подозрений в смысле поощрения подобных слухов. В интересах справедливости надо, впрочем, сказать, что, хотя авторитет великого князя с наступлением неудач на фронте нисколько не пострадал, все же обаяние царского имени в русской армии было в то время еще столь велико, особенно среди младшего строевого командного состава, что какое-либо покушение на умаление этого имени было едва ли и возможно.

Более серьезные и уравновешенные люди мечтали о другом: у них, не знавших целиком содержания вышеприведенного письма государя, все еще оставалась надежда, что перемены в Ставке не коснутся великого князя и что он остается или на своем посту верховного главнокомандующего, или в должности начальника государева штаба. При этом вспоминали старое Положение о полевом управлении, согласно которому в случае приезда государя к действующей армии главнокомандующий принимал на себя обязанности его начальника штаба.

«До приезда государя сюда, – писал из Ставки 5 сентября уже известный читателю князь Кудашев, – мы все надеялись, что вопрос будет перерешен в смысле оставления великого князя во главе армии и что в случае принятия государем верховного командования великий князь cделается начальником штаба. К сожалению, это не вышло, и великий князь завтра едет на Кавказ с остановкой на несколько дней в своем имении. Он, безусловно, считает себя уже смещенным и не желает подавать вида, что желал бы сохранить верховное командование…»

Сдержанное, чтобы не сказать больше, отношение к решению императора Николая II стать во главе войск проявило также общество, а равно члены императорской фамилии, из числа которых многие делали государю осторожные предупреждения. Ходили даже слухи, что один из самых близких к царской семье молодых великих князей выезжал спешно из армии в Петроград, рассчитывая повлиять на изменение принятого решения.

На чрезвычайном собрании Московской городской думы, к мнению которой прислушивались все городские управления России, было вполне громко высказано очень много протестов против царского решения.

Но особенно горячо отнеслась к этому вопросу Государственная дума, председатель которой М.В. Родзянко в особом письме «умолял» государя отказаться от своего решения и не рисковать царским авторитетом.

Всем было хорошо известно, что император Николай II не обладал ни необходимыми знаниями, ни опытом, ни волей и что весь его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу войны. При таких условиях нахождение при государе даже столь надежного начальника штаба, как генерал Алексеев, страдавшего, впрочем, также недостатком волевых качеств и организационных способностей, что заставляло его часто размениваться на мелочи, не обещало обеспечить достижения необходимых результатов.

Уход великого князя с поста Верховного вызвал большую тревогу во Франции. Французский посол в Петрограде М. Палеолог писал: «Отныне я готов ко всему». Вся заграничная печать с большим пессимизмом отнеслась к совершившимся переменам, и уже одно внимание, уделенное данному событию, доказывало всю значительность происшедших перемен. Одни органы печати видели в этом уходе желание царя стать ближе к своему народу, другие указывали, что великий князь пал жертвой своей огромной популярности. При этом в некоторой части заграничной печати великий князь оценивался как вождь России, перед которым совершенно стушевалась личность царствующего императора. Решительно все признавали военные способности ушедшего и считали великого князя Николая Николаевича искусным стратегом, которому почти всегда удавалось со своими армиями появляться именно там, где это требовалось общей обстановкой. Неудачи лета 1915 г. большинство газет не ставило в вину великому князю, приписывая таковые или общим причинам, или недостатку вооружения и боевых припасов. «Мы не можем не признать, – писала одна очень распространенная газета в Германии, – что наш бывший противник был храбрым и честным врагом…» Отмечалось, что войне была посвящена вся жизнь великого князя, что он, будучи ярым противником немцев, оказал величайшие незабываемые услуги союзникам и что его наступление на Карпаты, явившееся началом его конца, диктовалось его убежденным панславизмом. «Может быть, – восклицает одна из видных немецких газет («Berliner local Anzeiger»), – в глубине его души таится надежда вернуться когда-нибудь в роли спасителя отечества от внутреннего врага!»

«Едва ли перемена в верховном главнокомандовании изменит исход войны, – писала «Fossische Zeitung». – Выступление русского самодержца в роли верховного главнокомандующего скорее является доказательством предстоящего развала армии и государства. Во всяком случае, падение великого князя вызывается скорее причинами политическими, чем военными соображениями…»

Интересно отметить, что генерал Брусилов, перешедший впоследствии на службу большевиков, а ранее бывший сотрудником великого князя, хорошо его знавший, так отзывается в своих воспоминаниях о великом князе Николае Николаевиче: