Известие о том, что для компаньона деньги не проблэм,офицера порадовало. Он сладко улыбнулся, стал рапортовать дальше.

Картина выходила ясная. Невеста в последний моментпередумала, о чем сообщила покойнику по телефону. Шустров обезумел от горя,схватил бритву. Рука у него дрожала, поэтому сначала он нанес себе несколькомелких порезов, потом наконец справился со слабостью и рассек артерию вкупе страхеей, отчего незамедлительно воспоследовала кончина.

Факты Эраст Петрович выслушал со вниманием, умозаключения –без. Долго сидел на корточках над трупом, разглядывал изуродованное горло влупу.

В конце концов поднялся, очень озабоченный. Сказалпочтительно ожидающему капитану:

– Знаете, есть полицейские, который за определенныйг-гонорар передают в бульварную прессу всякие пикантные детальки опроисшествиях. Так вот, если в газеты просочится известие, что следствиесвязывает смерть Шустрова с именем упомянутой вами артистки, я буду считатьответственным лично вас.

– Позвольте… – вспыхнул Дриссен, однако Эраст Петровичблеснул на него своими чрезвычайно выразительными синими глазами, и офицерумолк.

– …И ежели такой казус произойдет, я приложу всё своевлияние, чтобы дальнейшим местом вашей службы оказалась Чукотка. Я редкообременяю высокое начальство своими просьбами, поэтому отказа в таком п-пустякемне не будет.

Полицейский кашлянул.

– Однако же, сударь, я не могу нести ответственности задругих. Слухи могут проистечь из театра. Дело вызовет у публики огромныйинтерес. Там ведь у них уже были самоубийства.

– Одно дело – слухи. Другое – официальная версия. Вы меняпоняли? Ну то-то.

Унизительное для Фандорина подозрение подтвердилось.

Царь и Мистер Свист к театральным смертям, скорее всего,отношения не имели. Потому что миллионера Шустрова убить они не могли, а он былименно убит. Судя по почерку, тем же преступником, что умертвил Смарагдова иЛимбаха.

Расследование требовалось начинать заново.

Обыкновенно, если случается череда таинственных злодеяний,проблема состоит в отсутствии сколько-нибудь правдоподобных гипотез. Здесь жевсе было наоборот. Версий возникало слишком много. Даже если идти от азовдедукции – двух главных побудительных мотивов, по которым один человекумерщвляет другого: «кому выгодно» и «ищите женщину».

Кому могла быть выгодна смерть миллионера?

Ну, например, всему «Ноеву ковчегу» и лично господинуШтерну. По завещанию, товариществу актеров достается значительный капитал. Этораз. Настойчивость, с которой предприниматель добивался ухода труппы вкинематограф, всех нервировала и раздражала. Мир театра патологичен, наполненгипертрофированными страстями. Если в подобной среде сформировался некто снаклонностями убийцы (а это почти несомненный факт), вышеназванных резоновможет оказаться вполне достаточно. Здесь нужно учитывать еще и психологию артистическогопреступника. Это особенный тип личности, для которой толчком к злодеянию можетстать «красота» замысла – в дополнение к практической выгоде.

Что касается cherchez la femme, то женщину-то как раз искатьне придется. Кандидатура очевидна. Однако, если убийства совершались из-заЭлизы, возникает целый букет версий.

Шустров сделал предложение той, на которую вожделенновзирает множество глаз, к кому алчно тянется много рук. (Противно, что и самЭраст Петрович какое-то время теснился в этой толпе.) Среди обожателей госпожиАльтаирской вполне может оказаться некто, из ревности способный напреступление.

Сюда, в отличие от версии cui prodest,[7] легко плюсуютсядва предыдущих убийства. Про Лимбаха ходил слух (неважно, правдивый или нет),что он добился у Элизы взаимности. То же самое сплетничали и о Смарагдове.Эраст Петрович сам читал в рецензии на «Бедную Лизу» весьма прозрачный намек нато, что «вызывающая чувственность игры ведущих актеров» проистекает «не изодной только сценической страсти».

К двум основным побуждениям, каким подвержены люди обычные,следовало прибавить мотивации экзотические, возможные только в театре.

Помимо ревности любовной есть еще ревность актерская.Премьерше в труппе всегда люто завидуют. Известны случаи, когда прима-балеринамтоварки подсыпали перед спектаклем в туфли толченое стекло. Оперной певице вгоголь-моголь однажды добавили перцу, чтобы сорвать голос. Всякое бывает и вдраматическом театре. Но одно дело – подсунуть в корзину с цветами змею, исовсем другое – хладнокровно отравить Смарагдова, разрезать живот Лимбаху,располосовать горло Шустрову.

Насчет последовательности разрезов сахарный капитан Дриссен,конечно, ошибся. Исследование ран показало, что первым был нанесен смертельныйудар. Остальные сделаны позднее, когда судороги уже кончились. Это видно и последам крови на полу, и по самим мелким разрезам: они ровные, аккуратные, будтосделаны по линейке. Зачем убийце понадобилось это художество, вопрос. Но почерквсех преступлений характеризуется некоторой вычурностью, театральностью.Смарагдов отравлен вином из кубка Гертруды; Лимбах оставлен истекать кровью взапертой уборной; мертвому Шустрову изрезали бритвой горло.

Кстати, о театральности. В пьесе, сочиненной ЭрастомПетровичем, одному персонажу, купцу, в отместку за коварство отсекают голову.Шустров – предприниматель, в некотором роде тоже купец. Нет ли тут отсылки кспектаклю? Всё возможно. Придется выяснять, не прослеживается ли параллелеймежду поступками московского миллионера и японского толстосума.

Имелась еще одна версия, вовсе сумасшедшая. Эрасту Петровичуне давали покоя «бенефис» и чертовы единицы, поминаемые в «Скрижалях». Они даженочью ему приснились: острые, сияющие багрянцем и тающие, тающие. Сначала ихбыло восемь, потом семь, потом пропали сразу две и осталось пять. Между прочим,раны на горле мертвеца были похожи на багровые единицы – одна большая, жирная,и десять потоньше. Всего одиннадцать единиц. 11 – опять-таки две единицы. Бред,шизофрения!

Голова, без того отупевшая от унизительных любовныхтерзаний, отказывалась выполнять привычную аналитическую работу. Никогда ещеЭраст Петрович не находился в столь паршивой интеллектуальной форме. Цветы сгадюками, кубки с отравой, окровавленные бритвы, хрупкие единицы перемешивалисьв его мозгу, кружась абсурдными хороводами.