Элиза сидела перед трюмо, но смотрела на Фандорина, а онвидел ее сразу во всех ракурсах: затылок, лицо, оба профиля. Подсвеченныелампами волосы переливались, будто золотой шлем.

– Прошу вас, побудьте со мной. Просто побудьте. Мне оченьплохо…

Он опустил голову, чтобы не глядеть ей в глаза. Боялся себявыдать, боялся, что бросится к ней и начнет лепетать жалкую чушь о любви.

Эраст Петрович стиснул зубы, заставил себя думать о деле.Экстракцию слюны из «Скрижалей», очевидно, придется отложить до вечера, но тути без анализа было над чем поразмышлять.

Итак, в журнале появилась четвертая запись. Хронология иарифметика такова: 6 сентября до некоего бенефиса остается восемь единиц икого-то призывают «одуматься»; 2 октября единиц остается семь; 1 ноябряпочему-то всего пять; наконец, сегодня, одиннадцатого ноября, единиц уже толькочетыре и неведомый автор велит «готовиться». В этой чехарде цифр, на первыйвзгляд произвольной, Фандорин чувствовал систему. А коли так…

– Я искренне соболезную вашему г-горю, – сказал он вслух,потому что Элиза явно ждала от него каких-то слов. – Потерять жениха этоужасно.

– Ужасно потерять себя! Ужасно каждую минуту пребывать вотчаянии и страхе!

Она плачет? Почему она зажала рот ладонью?

Эраст Петрович порывисто двинулся к ней. Остановился. Сновашагнул вперед. Элиза, обернувшись, обхватила его за талию, прижалась лицом,зарыдала.

«Это нервное. Очень понятно. Объятие означает лишь, что онануждается в опоре, в утешении». Осторожно, очень осторожно он положил ей наплечо руку. Другой погладил по волосам.

Плакала Элиза долго, и все это время мысли Эраста Петровичаотказывались возвращаться к загадке единиц.

Но когда актриса подняла свое мокрое лицо и взглянула наФандорина, ему невыносимо захотелось наклониться и осушить губами каждуюслезинку. Он отступил назад. Как за спасительную соломинку, схватился задедукцию.

«Изменяющийся остаток единиц означает, что первоначально ихбыло определенное число. В результате вычитания, каким-то образом связанного стечением времени, это число уменьшается. Первый вопрос: что это за число?Сколько единиц было вначале?»

– Я больше не могу, – шептала Элиза. – Я должна вамрассказать… Нет, нет!

Она быстро отвернулась, увидела себя в зеркале, ахнула.

– На кого я похожа! До репетиции пятьдесят минут! Вы недолжны меня видеть такой! Пожалуйста, подождите снаружи. Я приведу себя впорядок и выйду к вам!

Однако рыдания не прекратились. Стоя в коридоре, Фандоринслышал, как она всхлипывает, что-то бормочет. Наконец Элиза вышла, напудренная,заново причесанная.

– У меня нервный срыв, – сказала она, пытаясь улыбаться. –Кажется, сегодня на репетиции я буду великолепна. Если только не впаду вистерику. Позвольте мне опереться на вашу руку, это придаст мне сил.

Их плечи соприкасались, он чувствовал, что она вся трепещет,и испугался, не передастся ли дрожь ему.

«Икс минус игрек равняется восемь. Икс минус игрек плюс одинравняется семь. Икс минус игрек плюс три равняется пять. Икс минус игрек плюсчетыре равняется четыре…» В гимназии Фандорин не блистал успехами по алгебре ипомнил ее смутно, а в программу плодотворного старения включать эту вроде быбесполезную дисциплину не стал. И напрасно. Возможно, математик решил бы этобредовое уравнение. Хотя уравнение с двумя неизвестными, кажется, решения неимеет? Или имеет? Он не помнил. Если б не близость горячего плеча Элизы, если бне аромат ее волос, мысль не дергалась бы и не перескакивала с одного надругое…

Они хотели войти в зал через боковую дверь, однако онапочему-то оказалась заперта. Пришлось идти к центральной.

– …Я не могу больше видеть в журнале эту чушь про единицы! –кричал Ной Ноевич, размахивая руками. – Тот, кто делает это, хочет меняизвести! Тычет в меня своими единицами, как иголками! Режет меня ими, какбритвами!

Вчерашнее предупреждение ассистента о штрафе за опозданиеподействовало. Хоть до одиннадцати оставалось минут двадцать, уже собраласьпочти вся труппа. Актеры сидели в первом ряду, лениво слушая вопли режиссера.

– Устроимся пока сзади, – попросила Элиза. – Мне нужно взятьсебя в руки… Что-то никак не получается… Сейчас я рассыплюсь на осколки. Какразбитое зеркало.

«Режет единицами, как бритвами?» Фандорин встрепенулся.Сколько разрезов было на шее у миллионера?

– Всё, больше не могу. Будь что будет, – срывающимся голосомговорила Элиза, но Эраст Петрович на нее больше не смотрел, не слушал. В головеу него щелкали цифры.

– Всех убивает Чингиз-хан! Мой бывший муж! Он сошел с ума отревности! Убил двух моих поклонников в Петербурге! И троих в Москве! Это нечеловек, а сатана! Он и меня убьет! – давясь слезами, лепетала актриса.

– Чингиз-хан жил в двенадцатом веке, – рассеянно сказалФандорин. – Двенадцать это не то. Правильное число «одиннадцать»! Одиннадцатьединиц! Итак. Восемь это одиннадцать минус три. Семь это одиннадцать минусчетыре. Пять это одиннадцать минус шесть. Почему вдруг такой скачок? Чертпобери! Потому что первое ноября! А одиннадцатого ноября, сегодня, остаетсятолько четыре единицы. Но что такое эти четыре единицы?

Она глядела на него с испугом.

– Вы нездоровы?

– Что?

– Вы… не слушали меня?

Эраст Петрович с трудом отключился от арифметики.

– Что вы. Конечно, слушаю. Всех убивает ваш бывший мужЧингиз-хан… Это п-психоз. Вы слишком многое перенесли. Нужно успокоиться.

Страх в ее взгляде усилился.

– Да-да, психоз! Не придавайте значения! Я не в себе.Пообещайте мне ничего не предпринимать! – Она молитвенно сложила руки. –Забудьте! Умоляю!

В зал вплыла раскрасневшаяся Василиса Прокофьевна.

– Уф, чуть не опоздала!

Взглянула на плачущую Элизу, заинтересовалась.

– Что репетируете, Элизочка? А, я догадалась. «Король Лир»,пятый акт. Корделия: «Лишь одного тебя мне жаль, отец мой бедный! А я саманевзгоды презираю!» Неужели мы будем играть Шекспира?

«Мы действительно похожи на отца и дочь, – с неудовольствиемподумал Фандорин. – Она молодая женщина, а у меня волосы седые». Элиза же, вспыхнув,отодвинулась.