* * *

— Нашей теорией можно торговать на воскресном рынке в Играде, — вздохнула я, ставя в тетради очередной знак вопроса. — Очень уж похожа на кнасский кружевной платок: дыр в ней явно больше, чем шитья.

— Ага, и по́том тоже заставляет обливаться, — Кадия смахнула капельку, выступившую на лбу.

В подречных апартаментах жарило не по-детски, но я не берусь сказать, что тому виной: наши опасные догадки, таинственный бордельный микроклимат или пустынная Мудра, с каждой фразой всё уверенней закрадывающаяся в разговор.

Полынь отложил блокнот, просунул писчее перо в одну из серег на ухе и подлил нам знаменитого русалочьего кофе: жемчужного-черного, с чешуйками сахара на дне и тонким ароматом соли. Смотреть на него было приятнее, чем пить, но в четыре часа утра не время привередничать.

— Отредактировать плохую теорию проще, чем создать хоть какую-нибудь с нуля. Мы неплохо справляемся, — утешил Ловчий, искоса поглядывая на темно-синие круги под нашими с Кадией глазами.

Ну да, мы-то в расслабляющих королевских термах не плескались этой ночью[2].

* * *

[2] Именно оттуда, как выяснилось, примчался Ловчий. Кадия на полном серьезе требовала отчёта о закупках миндального мыла, столь восхитившего её у пещеры. В конце концов Полыни пришлось признаться, что мыло не его, а из терм Дома Ищущих. «Вернувшись от драконов, я пошел желать королеве спокойной ночи. Это было необходимо, иначе бы она подняла на уши весь дворец, решив, что и меня заставил исчезнуть Дахху-из-Вострушки. Ну а не воспользоваться потом термами — абсолютно пустыми после полуночи — было бы страшным упущением».

* * *

Кадия присела на край ванной, скрестила ноги и задумчиво пошебуршелась в розовых лепестках:

— Короче, мы утверждаем, что богиня, глава телепортированных сироток и попросту враг государства номер один — это Тишь из Дома Внемлющих, — подруга цокнула языком. — И доказательство: её приметная внешность?

Мы с Полынью кивнули.

— Я всегда знала, что выделяться из толпы опасно… — вздохнула Кадия.

Я глотнула кофе и сморщилась, когда сахарная чешуйка наклеилась мне на нёбо, сладкая, неумолимо цепкая, как скат:

— Вряд ли в Шолохе так много одноглазых дам с татуировкой в пол-лица, мужской стрижкой и типичным носом Дома Внемлющих. Я на болотах не поняла, где видела это… хм… торжество знатных генов, но теперь, «примерив» Тишь на ту тётку, понимаю — родовое сходство не вычеркнешь.

Мы с Кадией дружно уставились на идеально-прямой нос куратора.

Я продолжила:

— Кроме того, «примерка» Тишь на роль богини позволяет нам прояснить другие вопросы. Например, момент с капсулой «Ф.Д.». Рецепт проклятья знают только Тишь и сотрудники Теневого факультета. Тишь связана клятвой неразглашения, но кто мешает ей молча повторить синтез проклятья? И у меня даже есть идея, где она и Гординиус могли раздобыть главный ингредиент, то есть дурман… Собственно, на холме фей, растущем возле Тернового замка. О нём упоминали и бэльбог, и Мелисандр.

Полынь назидательно поднял указательный палец:

— И другой фейкин цветок, а именно — лилоцветка, которой Виры усыпили дворцового стражника у Зала Совета, может быть с того же холма, — вспомнил куратор.

Кадия со вздохом подпёрла щеку ладонью:

— Ага, конечно, ведь еще мы утверждаем, что Виры — это дети из Тернового замка… Мы люди с большим воображением, вот что я вам скажу.

Полынь встал, по-учительски заложил руки за спину и стал нетерпеливо мерять комнату шагами.

— К пеплу воображение, Кадия, — он нахмурился. — Я основываюсь на собственном опыте. Иронично, что дело Ринды Милкис досталось Тинави в первый же день её повышения. Иначе мы бы разбирали его вместе, как всегда до этого, и я сразу бы увидел: из сирот выращивают Ходящих.

— А я говорила, что выселять меня в соседний кабинет — плохая идея, — я фыркнула.

Ловчий показал мне кукиш и продолжал наматывать круги.

— Посвященному человеку сразу ясно: процесс отбора студентов в Луговую школу, представленный в Терновом замке, — это калька с конкурса на Теневой факультет.

— Погоди-ка! — воскликнула я, перекатывая в руках кубик льда.

Было интересно, что растает первым: он или терпение Полыни, который ненавидит, когда его перебивают.

— Я думала, юных Ходящих просто берут из числа знатных, магически-одаренных детей. Покупают, увозят, учат?

— Покупают и увозят — это да, — согласился Полынь. — Но на факультет мы поступаем не сразу — и далеко не все… Сейчас расскажу.

ИСТОРИЯ ПОЛЫНИ ПРО ДОМ У МОРЯ

…Меня продали в тот год, когда Страна-Смерти-За-Холмами — наша северная соседка — получила своё название: спасибо армии некромантов, усеявшей мирную республику трупами за каких-то три дня.

Шолох тогда напрягся; очень; Ходящие видели врагов во всех — превентивно; казни устраивали ежедневно, прилюдно, назидательно, иногда вешали таких безобидных с виду, что люди начинали подозревать самих себя — чисто от нервов.

Мне тогда едва исполнилось пять лет. Я ни праха не знал из вышесказанного. Но как меня продавали — помню.

Сцена стоит перед глазами очень четко: июнь, в открытые окна поместья летит тополиный пух, похожий на снежные хлопья, и я сижу на паркете у парадной лестницы рядом с Душицей — совсем как на днях, в юбилей Лиссая — но вместо бокалов у нас в руках игрушечные мечи, которыми мы отчаянно пытаемся выколоть глаза друг дружке.

Мы двойняшки.

И в детстве нам это казалось ругательством: до самого моего отъезда каждый из нас пытался устранить конкурента — без шуток, на полном серьезе. Мы почему-то думали, что, если второй пропадёт, первому будет дышаться вольнее. Или в какие там мысли это облекают пятилетки? «Все игрушки будут мои»? Что-то вроде.

И вот — стучат.

Со второго этажа спускается отец, его за штанину дергает Вереск — ему уже лет восемь, он редкий ублюдок, экспериментатор, отрезающий комарам ноги (сейчас возглавляет кафедру Магических Тварей).

Дверь открывается. За ней — вытянутый, как стрела, силуэт в золотом балахоне и маске, с огромным посохом, ростом с отца. Силуэт подсвечен летним солнцем, как нимбом с икон.

— Здравствуй, Цвет, — говорит гость. — Время и нашему дому расплачиваться с королевством. Я за ним, — и посохом указывает на меня.

Отец побледнел, отшатнулся.

— Он же ребенок! — шепчет. И — вижу — в руке уже собирает заклятье.

Златолицый гость смеется:

— Цвет, да ты что! Не на эшафот, конечно. Если б туда — мы б не разговаривали, — и голос под маской ласковый, многообещающий, — Твой сын — не проблема, а возможность. Как и всё, к чему я прикасаюсь. Возможность для королевства. Возможность для тебя и для других твоих детей, — золотой гость протянул отцу тяжелый звенящий мешочек, — И, конечно, возможность для твоей супруги. А то в этом году очень опасно жить в Шолохе, будучи из рода некромантов…