Или нет.

Если нет — бегите.

Кадия за ушами трепала волка, говоря:

— Мы засвидетельствовали алхимическое чудо: бревно стало человеком. Мужья всех стран получили надежду — впору бизнес открывать! Сама госпожа Марцела счастлива до морщинок и, кажется, помолодела. Завтра двинет к королеве — каяться, обелять Дахху.

— Ну хоть что-то пошло по плану, — я выдохнула.

— А где вы с Анте умудрились найти Гординиуса? И почему он был привязан к стулу? Что натворил? — спросила подруга.

Я пообещала рассказать ей это, когда придёт Полынь — чтобы не повторяться дважды. Тем более, что рассказ включал в себе пленение Мелисандра — а у нас и так сейчас многовато плохого за спиной. Я считаю, лучше снять с сердца камень, прежде чем взвешивать новый.

В очередь, господа, в очередь.

Отломив от куста сухую веточку, я стала чертить на разбухшей земле закорючки. Они напоминали вопросительные знаки, перемежаемые схематичными рисунками пламени, глаз и — изредка — то ли задниц, то ли сердечек, что в некотором роде отражало события последних дней.

Стерев рисунки подошвой сапога, я перевела взгляд на дождь. Крупные капли разбивались о гравий дорожки, о черепицу крыльца, о наши с Кадией макушки, о жестяную бочку и металл качелей. В каждом всплеске мне слышался звон странных фактов и догадок, теснящихся в моей голове.

Терновый замок. Богиня. Вир. Ходящие.

Мне казалось, что все они увязываются в единое полотно теории так же, как разнозвучные капли составляют дождь.

— Эй, Тинави. Про драконов и прочие глупости… — вдруг встрепенулась Кад.

Я вопросительно подняла брови.

Стражница вздохнула:

— Сейчас это не очень важно с учетом произошедшего, — кивок на пещеру, — Но… Мы с ребятами в курсе, что ты весь год ходила с принцем в Междумирье на пикники. И скрывала это. И с этим, подруга, надо что-то делать.

Я поморщилась. Кадия явно не разделяла мою философию «снятых с сердца камней».

— Погоди извиняться! — остановила блондинка, когда мой рот уже приготовился к залпу оправданий. — Я не в обиде. Но вот что я тебе скажу.

Стражница взяла паузу. Она потрепала волка по холке, шепнула ему что-то, и Снежок, коротко тявкнув на прощанье, убежал обратно в лес.

Подружка вздохнула:

— Тинави, я вчера проделала тот старый ритуал с ногами в реке. Проделай я его раньше — может, и не дошло бы до позора в «Полете бражника». Как по мне, так тебе тоже пора сунуть ступни в воду. Да пошустрее.

— «Ноги в реку!» — ахнула я. — А я и забыла об этом!

— Оно и видно.

«Ноги в реку» — это был один из наших ритуалов времен наставничества.

Никакой магии. Только болезненное и опасное, но чаще — вдохновляющее вглядывание в себя.

Ритуал заключался в том, что магистр Орлин отправлял тебя, босого, к реке и наказывал не возвращаться до вечера. Ты садился на берегу, опускал ноги в воду и, глядя на то, как течение огибает и обхватывает твои ступни, размышлял о том, кто ты, и где сейчас находишься в своей жизни. Не отклонился ли ты от выбранного курса? А если отклонился, то почему: ошибся? Или тебе уже не нравится то, куда ты раньше шел — и пора осознанно сменить направление?

— Непоследовательность! — помню, возмущалась я. — Выбрал — иди до конца! В этом суть успеха!

— Нет, — терпеливо отвечал наставник. — Ты путаешь темы. Конечно, препятствия не должны отворачивать нас от мечты. Но. Мечты иногда уходят. Нет ничего хуже, чем насильно держать себя в старых рамках, если душа требует обновления. Это приводит к всякого рода деформациям, болезням. Слушайте себя. Слушайте свое сердце. Если оно начинает биться иначе — не сдерживайте его из упрямства. Не становитесь себе врагом. Перемены — суть жизни. Если вода в реке остановится — она загниет.

Я задумчиво поболтала ступнями под дождём.

— А что ты поняла про себя на ритуале? — спросила я Кадию.

Она запустила пятерню в волосы и с хрустом почесала затылок:

— Честно? Что я больше не хочу агрессивно делать карьеру. Не хочу идти по головам, гордясь этим. Не хочу путём пахоты и интриг добиваться кресла Военного Советника. Вообще не хочу это кресло.

Она вздохнула:

— Оказывается, мне нравилось работать с гномами. Наша команда: то, что они полностью принимали меня, пусть я человек и женщина. Меня оценивали только по поступкам — и никак иначе. Мне нравилось то, что мы всегда были "в поле", на передовой, и я видела результат своих действий. И мне нравилось, что командор Груби даби Финн напоминал нам, как важно иметь жизнь и за стенами департамента. "Вы больше, чем ваша работа!" — говорил он. И поначалу это звучало дико, а потом я… Поверила. Да, перспективные "кабинетные" должности в человеческих департаментах куда престижнее, но… Зачем мне этот престиж, если вдуматься? Когда мне предложили повышение, я почувствовала замешательство. Пришлось напоминать себе: Кэйди, это ж мечта с детства, ау! Соберись, тряпка! Ну я и собралась… В "Полет бражника". Якобы отпраздновать. Хотя, идя туда, я в глубине души уже подозревала, что сделаю что-то такое, что наутро меня погонят прочь. И даже хотела этого. Потому что сама я не смогла бы отказаться — это казалось слабостью, предательством себя. То, что всё обстоит с точностью наоборот, я поняла, только проделав «ноги в реку». И думаю, Тинави, тебе тоже надо разобраться. А то твои желания очевидно тянут тебя в разные стороны, а ты лишь отворачиваешься с воплями «чур меня!». Лучше сядь и прими это. Сядь и подумай, как всё объединить. Где что выбрать. Потому что иначе… Я боюсь однажды получить от тебя записку в духе: «Кад! Ты — я — пошло все к праху. Прилетай на планету «Срыв Башки», где я уничтожаю свою жизнь вместо того, чтоб принять её новые правила».

Едва Кадия умолка, как раздался лёгкий свист.

На влажной земле появилась цепочка лошадиных копыт — сразу вся, от набережной и до крыльца, будто шлёпнули типографским прессом. Не успели мы осознать этот факт, как воздух задрожал и у крыльца затормозила серая в яблоках лошадь — невидимая до того. Кобылка Димпл — а это была она — уныло заржала, как всегда, неправдоподобно спокойная после Скольжения, и тотчас потянулась бархатными губами к вьюну, народившемуся у крыльца.

С лошади спрыгнул взъерошенный, пахнущим миндальным мылом Полынь в свеженькой атласно-черной хламиде. Судя по всему, ташени нашла куратора в ванной. Его острые скулы были неожиданно розовыми: обычно-то Ловчий похож на восставшего мертвеца. Амулеты и обереги висели на шее одним пудовым, спутанным хомутом. Влажные волосы были свёрнуты в огромный звенящий клубок — всем кошечкам Шолоха на развлечение.

— Вы в порядке? — полуутвердительно спросил Полынь, и, не дожидаясь ответа, запрыгнул на дождевую бочку, стоявшую под высоким окном пещеры.

Он обслюнявил палец и нарисовал на стекле какие-то закорючки. Чернота недобро скалилась на Ловчего изнутри. Полынь пробормотал заклятье и сплел кисти хитрой фигурой: клочок света сорвался с его пальцев и с тихим звоном всосался в окно — отправился на разведку.