удары вблизи. Не действовал как Мухаммед Али, не подпуская к себе, выпуская четыре десятка ударов за десять секунд. Не действовал как Флойд, нанося удары тогда, когда этого совсем не ждешь. Мурманский боец будто взял методику Артуро Гатти, и в тот момент, когда я это понял, то также осознал и то, что стал его Микки Уордом. Вопрос состоялся лишь в том, кому достанется победа в этом матче.

Не стараясь увернуться от двух ударов по лицу, Кронштадт принял их, посмотрев мне в глаза. А затем пошел на меня вперед, наплевав на защиту, мощными руками разрезая пространство передо мной. Иногда пространство заменялось моим лицом. Несмотря на то, что это было больно, отчасти это даже не чувствовалось.

Нырнув в один из его замахов противнику под руку, я выскочил перед ним и попал ему ровно в подбородок. Через мгновение мурманский боец с грохотом оказался на земле, и толпа взревела.

Но, несмотря на то, что по правилам бойцовского клуба оказаться на земле было чертовски хреновым делом, не всегда это означало поражение для упавшего. Это не стало поражением и сейчас. Дмитрий выплюнул кровь и поднялся, снова посмотрев мне в глаза. Я не мог понять, что выражал его взгляд. Времени на то, чтобы в этом разобраться, у меня тоже не было. Через несколько мгновений он снова атаковал, и толпа взревела, когда он врезал мне по лицу так, что из носа хлынула кровь. И это было очень плохо, потому что через несколько минут я мог потерять сознание от резкой потери крови в совокупности с другими факторами — с разбитой носоглоткой, например.

Это значило, что времени больше не было, и мы снова вцепились, нанося удары друг другу по корпусу, пытаясь защититься, когда это было возможно, и вбивая друг в друга кулаки тогда, когда это возможным не представлялось.

А потом наступил момент, который отчасти перевернул мое сознание, потому что понял я его гораздо позже. Впрочем, на тот момент, когда я это понял, никакого значения это больше не имело.

Кинувшись вперед, я толкнул Кронштадта в плечи и дважды ударил его по плечам. Он провел контратаку, дважды врезав по мне — один удар прилетел по лицу, а другой над ухом. Неожиданно тело пронзила острая, кричащая боль, а затем мир будто стал в разы медленнее, и я снова встретился с противником взглядом. Глаза у него были серые и темные, и, наверное, многое можно было бы по ним прочитать. Но не в этот день. Встав ровно и занеся все тело для рывка, я ударил его в челюсть и теперь он упал еще громче предыдущего. И больше не поднимался.

Я закрыл глаза.

Толпа взрывалась, бойцовский клуб утонул в смогах табачного дыма, замелькал огоньками сигар. Кронштадт не поднимался. А потом то ли Хэмилтон, то ли кто-то еще, закричал, что Итан Рокотански победил. Мою руку подняли вверх, но я этого не почувствовал. Спустившись с ринга, я шагнул в толпу, раздвигая людей, желавших меня коснуться. Только тогда, когда грива каштановых волос уткнулась мне в нос, я успокоился, а затем мы с ней исчезли в коридоре, через который я вышел в зал. Петрович, Дед и Огонек были со мной.

***

Вылет состоялся только через три дня, за которые состояние Зои успело ухудшиться еще больше. В день моей победы над Кронштадтом все было хорошо. На следующий день ее тошнило, и вечером она упала в обморок. На утро она уже не могла сама подняться. На точку сбора мы отправились на машине Петровича, положив ее на задние сиденья и прикрыв. Она спала и лицо ее было бледным как мел.

— Я думаю, мне лучше отправиться с тобой, — сказал Огонек. Машина неслась по подмосковной дороге среди высоких елей.

— И мне, — добавил здоровяк.

— Я тоже не отказался бы, — вставил Дед.

— Вы и так достаточно сделали. Дальше я уже сам.

— Видишь ли, Малыш, тут собрались те, кому нечего терять, — Березовский хмыкнул. — Поэтому отправится с тобой на край света это не проблема. Как ты вообще себе это представляешь?

— Сережа, скажи им.

— У пилота есть доступ в воздушное пространство Японии. Впрочем, как он сказал, даже если бы его не было, пролететь туда и скрыться не стало бы проблемой — это не НРГ и не Малайзия, куда пробраться почти невозможно.

— А как он тогда обратно прилетит?

— Раз может вылететь, значит может и влететь. У нас большая страна, старик. Она жесткая и строгая, но береговая охрана может наблюдать далеко не все вещи. Только уже по периметру нарваться, может быть, но это будет уже неважно, потому что самолет в небе никак не проверить.

Петрович, убрав с руля одну руку, почесал затылок.

— А дальше?

— Они залетят на остров и высадятся в самой восточной части, в том месте, где нет крупных городов, но есть небольшой аэродром. Им пользуются, обычно, всякие фермеры, военным он не годится. Рядом есть несколько сел, укрывшихся под горами, стоящими западней. В этих горах и находятся монахи, которые им нужны.

Дед хотел было что-то спросить, но не стал. Я знал, что.

Что, если никаких монахов там не окажется, а если и окажутся, то будут ни на что не способны? Думать об этом сил не было, потому что больше никаких других мыслей я не имел. Это путешествие было последней надеждой спасти жену.

— Костя оставит Зою в одном из домов, а сам отправится на поиски монахов. Те либо сами спустятся в деревню, либо придется поднять туда Зою.

— И вот один он ее точно не поднимет, — сказал Петрович. — Одно дело морды на рингах сносить, а другое поднять человека в гору. Даже сто метров адом покажется.

Я вздохнул.

— Хорошо. Петрович поедет со мной.

Дед и Огонек громко возмутились.

— Нет! Все. У нас и так из-за всего этого проблем может быть не счесть, нечего соваться туда бандой.

— Почему Петрович?

— Во-первых, он сильнее всех, во-вторых я не люблю соваться в гребаные джунгли целым отрядом. А почему, я думаю, вы и так прекрасно знаете.

В "Форде" наступила тишина. Затем Дед шмыгнул носом, хотел было сунуть сигарету в рот, но, увидев в зеркало заднего вида Зою, не стал. И молча уставился на проносящийся мимо лес.

***

— А она точно не заразная? — пилот внимательно глянул на спящую Зою. — Без обид, просто очково, — на вид ему было лет тридцать пять.

— Точно, — сказал я, не будучи уверенным до