удовольствие от какой-то вещи, это, конечно, прекрасно, но если оно будет постоянным, то оно вам наскучит. Или еще что-нибудь. Счастье не может быть вечным — хотя бы потому, что все на свете ценится зачастую лишь тогда, когда оно находится в дефиците. Понимаете, о чем я?

— Да, — сказал, выдохнув, я, — поэтому, едва не потеряв что-либо, мы начинаем ценить это куда-то больше, чем ценили до этого. Я знаю, о чем вы говорите: я был на войне.

— Вот как! Наверное, много где побывали.

— Да. Но это одна из немногих вещей, которая действительно оказалась хорошей. Посмотреть на мир — ради этого стоит жить. Хотя порой мне кажется, что лучше бы я на той войне никогда не оказался.

— Да, — согласился монах, — но не забывайте о том, что именно события войны, как мне кажется, и привели вас к тому, где вы сейчас есть: пусть сейчас это не лучший период, но, думаю, за прошедшее время у вас было много чего хорошего.

— Да. Вы правы. Хочется думать, что много хорошего будет и дальше.

— Живете днем и дайте жить дню.

— О чем вы?

— Книжка какого-то американского писателя. Я это к тому, что как бы сильны не были ваши беды, чтобы справляться с ними лучше, поймите одну вещь: на свете есть вещи, которые вы можете контролировать, и есть те вещи, которые вы контролировать не можете. Ваша задача просто разделить их и принять.

— Сказать сложнее, чем сделать.

— Вы абсолютно правы, — ответил мужчина, и мы на долгое время замолчали, продолжая то спускаться, то подниматься в горы.

Луна, большая и яркая, освещала нам дорогу до самого конца.

***

Деревни мы достигли в то же время, что я ее и покинул: когда мы спустились вниз, дома еще утопали в предрассветном тумане. Было прохладно, и на пороге нашего дома уже стоял встревоженный Петрович.

— Как она? — первым делом спросил я, когда мы подошли к нему.

— Проснулась, — сказал друг, — но бледная как мел, что-то шепчет. Половину не ясно, а в другой тебя зовет.

Не говоря ни слова, я вошёл в дом, и они зашли за мной.

Жена лежала на полу, в небольшом отдалении от огня. Японка приложила мокрую тряпку к ее лбу. Я опустился рядом.

— Милая?

Зоя не ответила.

— Милая? — я коснулся ее плеча.

Тут она посмотрела на меня. Сначала растерянно и будто со страхом, а затем уголки ее губ растянулись в слабой улыбке.

— Милый.

— Как ты?

— Ты пришел, и стало лучше.

— Я привел врача. Он посмотрит тебя. Хорошо?

— Хорошо, — прошептала она. — Только не уходи от меня.

Я посмотрел на монаха, и он опустился рядом, с другой стороны от Зои. Затем, убрав тряпку, положил руку ей на лоб. Жена закрыла глаза, и я тут же понял, что она сразу же провалилась в беспамятство. Монах внимательно осмотрел ее лицо, затем посмотрел руки и ключицы, на которых отчетливо проступили вены. Потом тыльной стороной руки мягко коснулся ее груди. Вернул тряпку на лоб.

Обернувшись, он перекинулся несколькими фразами с хозяйкой дома, сидевшей неподалеку. Маккуин сидел у окна, не сводя с нас глаз.

Наступила тишина. Костер продолжал потрескивать в камине.

— Что же? — тихо спросил я.

Мужчина не ответил.

— Монах?

Затем он вздохнул.

— Мне очень жаль, молодой человек. Я думаю, ей уже не помочь.

— Что?

— Часть мозга, отвечающая за работу сердца и легких, почти полностью уничтожена. С каждой секундой кровь по венам идет медленней и вот-вот остановится.

— Ну так сделайте что-нибудь!

— Я не могу, — монах посмотрел мне в глаза, и его взгляд, полный сожаления и печали, пронзил меня будто током. — В моих силах снять напряжение с ее тела, улетучить боль. Но это не больше, чем анестезия перед смертью. Я не могу восстановить ее мозг.

— Это же полный бред, — прогудел Петрович, возвышаясь под потолком. — Не может какая-то неизвестная болезнь такое сделать! Должен быть выход! Он всегда есть!

— Не всегда, — тихо ответил монах, затем смочил тряпку и снова провел ей по лбу и щекам Зои. — Иногда мы становимся заложниками обстоятельств: тех обстоятельств, которые мы контролировать не можем.

Я посмотрел на жену, чувствуя, как воздух кончается в груди, а слезы обжигают уставшие глаза. Белая как мел, с синими кругами под глазами, она спала мирным сном, и вот-вот должна была умереть.

— Нет, — прошептал я. — Этого не может быть. Все что угодно, но только не это.

Я взял в свои руки ее ладонь и поцеловал ее.

— Мы должны с этим что-то поделать, — сказал я, какой-то частью понимая, что ничего сделать уже нельзя. — Должны.

Затем я почувствовал, как плечи и руки трясутся от рыданий, и на некоторое время я исчез, не чувствуя ничего, кроме ее теплой руки.

***

— Я уберу боль и приведу ее в чувство, — сказал Соухе. — Но времени будет совсем немного.

Я закрыл глаза, чувствуя, как холодный ветер обжигает мои щеки.

— Я знаю, что ты не готов, но сейчас тебе нужно принять одно из важнейших решений в твоей жизни. У нее будут от силы один-два часа.

Я кивнул. На несколько минут мы замолчали, смотря, как по сумеречному небу плывут облака. Небо на востоке постепенно становилось ярче.

— Почему Плакучие Ивы? — спросил я дрогнувшим голосом.

— Неподалеку есть озеро в лесной чаще, — ответил монах. — В него впадают несколько небольших речушек, которые позже ведут на восток, к океану. У берегов стоит множество плакучих ив. Раньше там много времени проводили жены погибших воинов, оплакивая павших мужей. Место очень тихое. Поэтому деревню так и назвали — Деревня Плакучих Ив.

Я выдохнул, лихорадочно соображая. Затем открыл глаза.

— Сделай все, что нужно. Затем я заберу ее и отнесу туда.

Монах посмотрел на меня и кивнул. После этого он вернулся в дом, а я снова посмотрел на небо. Звезды холодно сияли на светлеющем небосклоне.

***

— Здесь так красиво, — Зоя чуть улыбнулась, глядя на совершенно спокойную и гладкую поверхность озера. Затем она прижалась ко мне. — Это хорошее место.

— Да. Хорошее.

Жена посмотрела на меня своими большими и зелёными глазами. Я почувствовал, как мое сердце сжимается под грузом того, сколько усталости и боли ей пришлось перенести.

— Прости меня, — прошептала вдруг она.

— Что? — я аккуратно сел на листве, не выпуская ее руки из своих. — Тебе не за что извиняться.

— Не за что? — Зоя, улыбнувшись со слезами на глазах, выдохнула. — Я лежу в далекой и красивой стране, так далеко от дома, и умираю,