– Мам, а почему слова такие: «Трутся спиной медведи о земную кость?» – крикнул он сверху.

– Не кость, Даня, а ось, – ответила Алена, пряча улыбку.

Мальчик перелез на другую сторону вертикальной лестницы и, подумав, спросил:

– Мам, а ось – это муж осы?

– Ось? Нет, Даня, это, во-первых, не он, а она. Это такая… ммм… ось… на которой вертится наша Земля. Слезай, я тебе нарисую.

Данила, стоя на самом верху лестницы, засмеялся:

– Мне отсюда лучше видно. Как будто я летчик.

Алена задрала голову и посмотрела на сына:

– Давай лучше космонавт, а?

– Давай, – охотно согласился мальчик.

Алена взяла палку и стала рисовать на плотно утоптанной земле.

– Вот это наша Земля… А это называется – ось. Видишь, здесь где-то мы живем, а вот здесь Черное море, а здесь Красное… Не свалишься?

Данила помотал головой, по-прежнему стоя на самом верху:

– Не, не свалюсь.

– А вот это – Мертвое…

– То, над которым разбиваются летчики?

– Да… Некоторые…

Данила спустился пониже и ловко спрыгнул вниз.

– Мам, ну почему ты не смотрела, как я прыгнул!.. Мам, а вот если бы его похоронили на кладбище, мы бы к нему в гости могли приходить, да? Ну иногда, на праздники…

– Ох, Господи… – Алена покачала головой. Она дотянулась до сухой поросли многолетнего ползущего мха, на которой желтели маленькие засохшие соцветия, и, сорвав колючий цветок, растерла его пальцами. Она ощутила едва уловимый терпкий запах.

Данила уже снова залез на качели и смотрел оттуда на мать.

– Мам, ты сердишься? Или расстраиваешься?

– Да нет, просто… – Она наконец взглянула на сына. – Ну да, могли бы приходить. Но только на кладбище не в гости ходят.

– А зачем ходят?

– Вспомнить человека. Убрать могилу. Даня, ну пожалуйста, давай сейчас не будем…

– А вот чудно€, да, мам? Человека нигде нет, а мы о нем говорим, говорим…

– Действительно чудно. Понюхай, – протянула она сыну растертый в руке цветок, – какой странный запах. Пахнет как будто морем… Помнишь, как мы с тобой в Болгарии испугались морского ежа?

Данила покачал головой:

– Нет, мам.

– Ну да… ты маленький был… Дети все забывают… Так боялся, дрожал весь и… забыл… – Она стряхнула сухие лепестки с ладони и сказала другим тоном: – Он есть в нашей душе, Даня. Частичка его есть в тебе. Он… так хотел, чтобы ты родился, и очень хотел тебя любить. Он просто не дожил до этого дня. Понимаешь?

– Понимаю…

Алена подняла с земли сломанную ветку ели с двумя большими шишками:

– А это чем пахнет?

Данила внимательно принюхался и вдруг радостно ответил:

– Новым годом!

– Точно… Праздником и чудесами… Ну что, пойдем дальше?

– Отойди, я спрыгну.

– Не надо… – Алена не успела договорить, как сын соскочил на лету с качелей. – Ой, Даня…

Мальчик, очень довольный своей ловкостью, взял ее за руку.

– Пойдем белок кормить? Ты взяла орехи?

– Пойдем, конечно. – Алена достала из кармана пакетик: – Держи.

Они пошли по аллее в глубь парка.

– Я бы, знаешь, что ему сказал?

Алена, понимая, что надо договорить до конца, постаралась не выдать своей тревоги. Ну почему беспокоит мальчика то, чего нет на свете? Его, этого человека, нет. И не было, и теперь уже точно не будет. Она давно перестала его ждать, совсем перестала, почти совсем… Ну а теперь-то уж о чем говорить?

– Что, малыш?

– Мам, я не малыш. Я все уже понимаю.

– Конечно, извини. Я просто так ласково тебя называю. Потому что люблю очень.

– А папу ты любила?

– Да, любила.

– А как ты его ласково называла? Тоже «малыш»?

– Ну нет, конечно. Я… уже не помню.

– А он тебя как называл? Тоже не помнишь?

Алена покачала головой:

– Нет. Смотри, вон там белочка!

– Где? А, вон, вижу…

Мальчик протянул орешек белке. Та спрыгнула с дерева, бесстрашно подбежала к нему, взяла из его руки угощение и, отбежав совсем недалеко, села на ветку и стала грызть, держа орешек маленькими лапками и поглядывая на мальчика черными блестящими глазками. Данила замер, глядя на белку. Алена с улыбкой наблюдала за сыном. Тот вдруг повернулся к матери:

– Я бы ему сказал: «Я тоже никого не буду бояться! Никогда! Как ты!»

Алена обняла сына за плечи:

– Хорошо.

– Смотри, вон еще одна прибежала! – Он засмеялся и протянул орешек другой белке. – Мам… А ты плакала, когда он разбился?

Алена, не зная, как ответить, на секунду отвернулась.

– Плакала. Да.

– А я правда похож на него?

– Ты сегодня уже спрашивал!

Данила виновато поглядел на мать. Она вздохнула.

– Хорошо. Повернись-ка… Вот так похож, а вот так… – Она развернула сына в другую сторону. – А вот так не очень…

– А на кого тогда?

– А на кого обычно, – чуть напряженно ответила Алена. Только не срываться на Данилу. Он-то вообще ни в чем не виноват. И вопросы его все понятны… Просто лучше бы не сегодня, не сегодня… Но он, как часто бывает, каким-то невероятным образом чувствует направление Алениных мыслей. – На меня, на дедушку… который давно умер. На бабушку Киру… Может, пойдем уже?

Данила согласно кивнул. Они некоторое время шли молча, и вдруг он спросил:

– Мам, а скоро будет весна?

Алена посмотрела на сына. Еще предстоит понять – на кого он на самом деле похож. Иногда ей казалось, что с ней говорит Денис – эти неожиданные перемены темы, и так хочется ему погрустить без причины, и такими прекрасными кажутся бабочки, червяки и козявки…

– Весна? Ну смотри… Сначала пойдут дожди. Затем упадет снег на засохшие цветы, и они заледенеют под ним, потом снег стает, и снова зацветут цветы и даже эти желтые колючки. Вот тогда…

– Мам, а дай мне ключи! Можно, я пойду первым и сам машину открою? Можно? У меня получается!

Алена улыбнулась и дала сыну ключи:

– Можно. На большую овальную кнопку посильнее нажми.

– Я знаю!

Алена ускорила шаг, неотрывно глядя на Данилу. Он подбежал к их машине, открыл ее и обернулся к Алене.

– Можно?

Алена кивнула. Данила радостно впрыгнул на сиденье водителя и стал крутить руль. Алена дала ему немного поиграть, потом погладила сына по плечу: