– Твоя палка тебя выдает, у тебя не получается подкрадываться незаметно, – сказала я, вытирая пот со лба. – Пришел проверить, все ли я забрала?

– Я знаю, что мы с тобой почти не разговариваем, – тихо сказал дед, опираясь на стену сарая.

– Да я не обижаюсь, ты же ни с кем не разговариваешь.

– Квини, ты можешь просто выслушать, не? – сказал дедушка, стукнув палкой по полу.

– Прости, Гэндальф.

– Кто?

– Да никто.

– Как я уже сказал, – снова начал дед, – мы с тобой почти не разговариваем. Но ты сама сказала – такой уж я человек.

Он замолчал и, сморщившись, поудобнее устроился у стены.

– Но если я молчу, это не значит, что я ничего не чувствую. Когда ты переехала к нам несколько месяцев назад, я переживал, – он вздохнул. – Я очень боялся, что ты закончишь так же, как твоя мать. Я видел это у тебя во взгляде, – он замолчал. – Я видел твой страх, твою покорность. Мне казалось, что ты сдалась. У меня в груди было такое же чувство, как когда твоя мать оказалось у нас избитая Роем до полусмерти, – он сделал еще одну паузу. – Но ты не позволила себе сдаться, – он приподнял очки и потер влажные глаза. – Ты боец, Квини. Ты боец.

Он повернулся и пошел прочь по садовой тропинке, а я так и осталась стоять на месте, не в силах что-либо сказать в ответ.

Мимо него в мою сторону проскакала Диана. Она стояла и смотрела, как я сдуваю тонкий слой пыли с коробок, давно не видевших дневного света.

– Мы правда тобой гордимся, – неловко сказала Диана. – Мама не просто так это сказала.

– Ты серьезно? – спросила я.

– Да. А что смешного? – ответила Диана, поднимая одну из коробок и сгибаясь под ее весом. – Тебе было плохо, но ты поправляешься, вернулась на работу, а теперь еще и переезжаешь. Это хорошо. Это прогресс, – со знанием дела сказала она.

– Я бы не сказала, что поправляюсь, – ответила я, вытирая со лба пот тыльной стороной ладони. – Аккуратнее, не хватай такие тяжести.

– Ты можешь просто принять похвалу и все? – сказала Диана, стирая прилипшую к руке паутину о стену сарая.

– Я тебе кое-что хочу сказать, – обратилась я к сестре. – В жизни у тебя будут разные ситуации. Нам, черным женщинам, приходится непросто. У родных тоже свои тараканы…

– Ну об этом можешь мне не рассказывать, – встряла Диана.

– Тараканов хватает везде – в школе, в университете, на работе. Тебе будут попадаться люди, которые «не различают цвет кожи» и «страдают дальтонизмом», но это вранье. Они все замечательно различают, – объясняла я. Я прекрасно знала, что моя сестра не слушает, когда ее начинают наставлять, поэтому старалась говорить так, чтобы это не звучало как нравоучение. – И люди должны различать. Мы другие, и они обязаны принимать эти различия, – продолжала я, а Диана кивала. Надо ловить момент, пока она слушает. – Нам не светит легкий путь. Люди будут пытаться зачесать тебя под одну гребенку с остальными, они будут указывать, какой тебе стать и как себя вести. Тебе с большим трудом придется отвоевывать свою идентичность, но ты справишься. Я не буду говорить с тобой о мужчинах, пока не подрастешь еще немного, но их нам тоже придется обсудить, – сказала я Диане. – Или женщин. Кого угодно, что угодно – выбирать тебе.

– Думаешь, бабушка позволит мне выбирать? – Диана надула губы.

– Неважно, – ответила я. – Я всегда буду рядом. Помни об этом.

– Знаю, систер, – улыбнулась Диана. – Надеюсь, когда вырасту, буду такой же сильной, как ты.

Я перешагнула через коробки и обняла Диану.

– Квини, – сказал она.

– Да, Диана?

– Можно я буду приходить к тебе, когда мама будет меня нервировать и мне надо будет где-то перекантоваться, чтобы успокоиться?

– Нет.

– Мы собрались здесь сегодня… – начала Чески, вставая и обращаясь ко всем нам, сидящим за круглым столом.

– Мы же не на свадьбе! – воскликнула Диана, перебивая ее.

– Эй! Я в курсе, юная мисс Наблюдательность, – сказала Чески, выгибая бровь.

Я окинула взглядом тихий итальянский ресторан, чтобы посмотреть, кому еще моя семья мешает ужинать.

– Как я уже сказала, мы собрались здесь, чтобы отпраздновать выздоровление нашей и вашей девочки, нашей воительницы, нашей хулиганки Квини Дженкинс, – сказала Чески, внимательно глядя на всех сидящих, чтобы убедиться, что ее внимательно слушают. – Это был безумный год, но она его пережила. Хотя мне и пришлось наподдать одному мужику.

– Слушай, слушай, – Дарси приобняла меня.

– Какому мужику? – спросила Диана у Чески.

– Вырастешь – узнаешь, – ответила Чески.

– Я ее двоюродная сестра, мне пятнадцать лет, так что рассказывай, – Диана посмотрела на меня.

– Да не важно. Никакому, – сказала я, бросая взгляд на Чески.

– А если она пережила этот год, значит, сможет пережить что угодно, – продолжала Чески.

Что еще она собирается сообщить? Меня бросило в жар, я снова огляделась по сторонам.

– Все. Я закончила. Давайте есть, – сказала Чески и села.

– Я хочу кое-что добавить, – Дарси встала. Она расправила свое цветастое платье и открыла рот.

– Я тебя умоляю, – сказала я, закрывая лицо руками.

– Я знакома с Квини не так долго, как все вы, но когда мы познакомились, я поняла, что она замеча…

Я дернула Дарси и усадила ее на место.

– Спасибо, этого достаточно.

– Тогда я тоже скажу, – заявила Диана, влезая с ногами на стул.

– Диана. Слезь. Со. Стула, – отрывисто и в унисон сказали бабушка и Мэгги.

– Я считаю Квини очень смелым человеком и горжусь тем, что она моя сестра, – быстро протараторила Диана, спускаясь вниз.

– Да, мы все гордимся тобой, Квини, – добавила Мэгги. – И прежде чем мы произнесем молитву, я хотела сказать пару слов во славу Иисуса…

– Сегодня без молитвы, Мэгги, твой папа хочет есть, – перебила бабушка.

– Спасибо всем, давайте закончим, – сказала я и глотнула воды. У меня опять вставал ком в горле.

– Она моя дочь, – сказала вдруг мама, в упор глядя на Мэгги. – Так что я тоже кое-что скажу.

Все повернулись к ней.

– Давай, Сильвия, – сказал дедушка, пытаясь повесить трость на спинку стула.

– Следующий год будет лучше, – сказала мама, поднимая бокал. – За Квини!

– За Квини, – отозвались все.

– Ты в порядке? – тихонько спросила Дарси, зная, как я не люблю быть в центре внимания.

– Да, все хорошо, – я посмотрела на свой треугольник пиццы и медленно отрезала от него кусочек. Ну надо же, чтоб именно за ужином в честь выздоровления меня подвел аппетит.