однако подготовил почву для движения «медянок», зародившегося два года спустя[521].

«Сецессия ведет к анархии, — заявила одна газета из Цинциннати. — Если любое меньшинство получит право разваливать государство только потому, что ему не пошли навстречу, это будет означать коллапс всякой власти». Линкольн также рассматривал сецессию как «проявление анархии». Он называл «софизмом» идею суверенитета штатов. «Союз, — заявил Линкольн, — старше любого штата, и, в любом случае, штаты образовались только благодаря Союзу». Декларация независимости превратила «Соединенные колонии» в Соединенные Штаты — таким образом, без образования подобного Союза «свободных и независимых штатов» никогда бы не было. «Если бы эти колонии никогда не превратились в штаты, ни по сути своей, ни по названию не будучи частью Союза, — спрашивал Линкольн, — откуда тогда могло взяться волшебное всемогущество „прав штатов“, под предлогом которого можно законным путем упразднить сам Союз?» Незыблемость — вот «фундаментальный закон любой формы государственности». Ни одно государство «в своем основном законе не содержит механизмы саморазрушения… Ни один штат, руководствуясь только своим побуждением, не может легальным путем выйти из состава Союза… Так можно поступить, лишь поправ закон и начав революцию»[522].

При всем при том ни Линкольн, ни любой другой северянин не отрицали само право на революцию. В конце концов, янки были наследниками 1776 года. Однако не существовало «права на революцию ради самой революции», как писала одна филадельфийская газета[523]. Революция является «моральным правом, необходимым для морально оправданного дела», указывал Линкольн. А «совершенная без надлежащих побуждений, революция из правого дела становится безнравственным применением грубой силы». Юг таких побуждений не имел. Событием, предвосхитившим «революцию», было избрание президента страны конституционным большинством. «Краеугольным камнем» идеи Союза, говорил Линкольн, «является доказательство того, что власть народа — не абсурд. Мы должны немедленно определиться, имеет ли меньшинство в свободном государстве право развалить это государство, когда этому меньшинству заблагорассудится?»[524]

Но как можно решить этот вопрос? Проблема осложнялась фактором «хромой утки» в американской политической схеме. В течение четырехмесячного перерыва между избранием и инаугурацией Линкольна Бьюкенен обладал всей полнотой исполнительной власти, но не ощущал практически никакой ответственности за кризис, у Линкольна же ситуация была обратная. Конгрессмены, избранные в 1860 году, еще в течение тринадцати месяцев не могли собраться на регулярную сессию, тогда как их коллеги, заседавшие в декабре этого года, страдали от отсутствия кворума вследствие того, что члены Конгресса от Нижнего Юга покинули палату после отделения своих штатов. Недвусмысленный отказ Бьюкенена от поддержки законности сецессии завершился признанием «хромой утки» в неспособности повлиять на ситуацию. Хотя в Конституции, по словам президента, не прописано право штатов на отделение, там также не прописаны и полномочия центральной власти «принуждать штат к подчинению в случае его попытки отделиться»[525].

Республиканцы высмеяли такую аргументацию. Как говорил Сьюард, Бьюкенен продемонстрировал, что «штаты не имеют права на отделение, покуда сами этого не захотят», а также что «применение закона является обязанностью президента, покуда кто-нибудь не станет ему противодействовать»[526]. Впрочем, республиканцы не были способны предложить лучшую альтернативу. Обсуждалось несколько вариантов: применение силы, выработка компромисса или позволение «заблудшим овцам идти на все четыре стороны». Хотя различные республиканские лидеры в разное время отстаивали тот или иной из этих путей, ни один из вариантов не пользовался безусловной поддержкой большинства до апреля 1861 года. Вместо этого появилась еще одна — довольно туманная — альтернатива, известная как «искусное бездействие» или «фабиева тактика» — наблюдение и выжидание, отсутствие значимых уступок и вместе с тем бессмысленных провокаций; эта идея питалась надеждой, что сепаратистская лихорадка пройдет сама собой, а (якобы существующие) легионы южных юнионистов вернут Юг на круги своя.

Когда новый состав Конгресса собрался в декабре, несколько республиканцев, особенно из штатов Старого Северо-Запада, «поклялись небом и землей, что превратят мятежные штаты в пустыню». «Без небольшого кровопускания, — писал радикально настроенный сенатор от Мичигана Захария Чэндлер, привыкший рубить сплеча, — этот Союз… и гроша ломаного не стоит». Воинственность многих представителей Среднего Запада можно было объяснить, помимо прочего, и боязнью потерять доступ к нижнему течению Миссисипи. Жители Северо-Запада, писала Chicago Tribune, никогда не будут вступать в переговоры о свободе навигации: «Это их полное право, и они будут отстаивать его, даже если при этом потребуется стереть Луизиану с лица земли»[527].

Как в таком случае должны будут взиматься таможенные пошлины? Чьи таможенные управления — Соединенных Штатов или Конфедерации — будут их собирать? Во время нуллификационного кризиса 1832 года президент Эндрю Джексон пообещал использовать силу для взимания пошлин в Южной Каролине и повесить лидеров «нуллификаторов». «Ах, если бы хоть ненадолго вернулось время Джексона!» — восклицали многие янки, сквозь толщу лет неожиданно обнаружив в себе ретроспективную симпатию к этому демократу из Теннесси. Если письма, полученные республиканскими конгрессменами, можно считать за наказы, то мы увидим, что их избиратели выражали решимость «усмирить» мятежников вооруженным путем. Так, один житель Иллинойса писал: «Мы избрали Линкольна, и готовы в случае необходимости сражаться за него… Вы можете рассчитывать на 500 хорошо вооруженных и экипированных членов комитета бдительности из округа Литтл-Бун». А представитель Огайо добавлял, что Линкольн «обязан применить законы Соединенных Штатов ко всем мятежникам, не заботясь о последствиях»[528].

Линкольн, похоже, был с этим согласен. В декабре 1860 года он говорил своему личному секретарю, что само существование государства «требует от президента применения законных полномочий, прав и обязанностей… для исполнения закона и поддержки существующей власти». Линкольн дал главнокомандующему армией Уинфилду Скотту негласное распоряжение привести войска в боевую готовность, чтобы силой взимать таможенные пошлины, а также защитить федеральные форты в мятежных штатах или же занять их, если гарнизоны оставят их до его инаугурации. Illinois State Journal, полуофициальный рупор Линкольна в этот период, предупреждал, что «выход из Союза с помощью оружия является изменой, а измену необходимо пресечь любыми способами… Законы Соединенных Штатов необходимо исполнять, причем президент не будет действовать в подобном случае по своему усмотрению: его обязанности недвусмысленно прописаны в Конституции»[529].

Республиканцы проводили различие между «насилием», что звучало довольно агрессивно, и «применением закона». «Исполнение закона не ведет за собой объявление войны какому-либо штату», — настаивала Boston Advertiser. Однако южане не видели различий в этих терминах. «Исполнять закон» на территории иностранного государства (Конфедерации) означало войну. Луис Уигфолл из Техаса задавался вопросом: «Если президент Соединенных Штатов пошлет военные корабли в Ливерпуль… и попытается собрать пошлины там… кто-нибудь сочтет британское правительство виновным в возможном кровопролитии?»[530]

В любом случае, до 4 марта проблема сохраняла гипотетический характер, так как Бьюкенен не