будущих нападений. Следующий очевидный вопрос – сможет ли он сдержать соперников из Европы на другом конце империи и не дать им захватить имперские территории на Балканах – также не находил утешительного ответа. Роман был ущербным императором. Византия таких не терпела.

Восстание началось, как только новости о поражении Романа достигли столицы. Императором провозгласили его соперника Михаила VII Дуку. Михаил командовал войсками при Манцикерте, но спасся с поля боя невредимым. Он послал своего сына Андроника Дуку перехватить Романа, прежде чем тот достигнет Константинополя. Старого императора схватили. Чтобы политически умертвить Романа, Андроник велел ослепить его и перевезти на остров Проти недалеко от Пелопоннеса. Увы, ослепление погубило Романа не только в переносном, но и в самом буквальном смысле. По свидетельству одного летописца, раны Романа загноились – «его лицо и голова кишели червями». Вскоре (летом 1072) он умер. Спасать Византию от турок-сельджуков должен был клан Дука.

Но Дука потерпели неудачу. Почуяв слабость и инакомыслие в самом сердце Византии, сельджуки устремились в Малую Азию и начали совершать набеги, заходя все дальше на византийские территории. Михаил VII оказался несостоятельным правителем и спровоцировал несколько внутренних восстаний, прежде чем оставил престол в 1078 г. В начале 1080-х гг. на Ближнем и Среднем Востоке происходила масштабная перестановка сил, угрожавшая полностью лишить Византию какого-либо значения в этом регионе. Византийцев не только вытеснили из Малой Азии – серьезно пострадала их репутация оплота христианства в Восточном Средиземноморье. В 1009 г. они оказались бессильны, когда правивший Египтом фатимидский халиф аль-Хаким приказал разрушить Храм Гроба Господня над могилой Христа. Положение византийцев сделалось еще более непрочным. Вместо них господствующими силами на Востоке стали сельджуки и, в меньшей степени, египетские Фатимиды.

Фатимиды и сельджуки, конечно, тоже не ладили между собой: этому мешали религиозные противоречия и экономическое соперничество в Сирии и Палестине. Тем не менее сообща они вполне успешно подтачивали духовную и территориальную мощь Византии – без императора, способного принять срочные меры, от старой Римской империи вскоре могло остаться очень мало. Казалось, ждать спасения неоткуда.

Но в 1081 г. на престол взошел новый император Алексей I Комнин. Блестящий полководец и ветеран битвы при Манцикерте, Алексей имел некоторые соображения, как вернуть Византии былое могущество. Спасения, считал он, следует искать в той части Римской империи, которая отделилась от Константинополя около семисот лет назад. На втором десятке лет своего правления Алексей отправил сигнал бедствия, круто изменивший дальнейший ход истории. Византийские послы направились в западные земли, чтобы просить военной и моральной помощи у «второй» половины христианского мира: в Западной Европе и землях франков. Так началась цепь событий, которые сложились в один из самых удивительных феноменов средневековой истории – Первый крестовый поход.

Урбан II

12 марта 1088 г. французский епископ Одо из Шатильона взошел на папский престол под именем Урбана II. До этого Одо сделал в церкви блестящую карьеру. В молодости он принял постриг в бенедиктинском монастыре и позднее стал звездой клюнийской системы, заняв в ней второе по значимости место, – он был приором Клюнийского аббатства при великом аббате Гуго. Как мы видели в главе 6, прелаты Клюни в золотые годы обители непринужденно чувствовали себя в самой высокой компании, и Одо не был исключением. Он, как и Гуго, снискал расположение многих европейских правителей и особенно сблизился с великим папой-реформатором Григорием VII. Около 1080 г. Григорий забрал Одо из Клюни, чтобы назначить его кардиналом-епископом Остии. Этот пост послужил для него трамплином на пути к папскому званию.

Политическая обстановка в то время, когда Одо стал папой Урбаном, не внушала оптимизма. Церковь находилась в состоянии двойного раскола. Первый раскол имел доктринальный характер и начался чуть более тридцати лет назад, в 1054 г. Разногласия между константинопольской и римской церквями по таким вопросам, как длительность соблюдения поста и виды хлеба для евхаристии, вылились в обмен презрительными письмами, за которыми последовало взаимное отлучение. Отношения между восточной и западной половинами христианского мира всегда были непростыми, и Урбану приходилось искать способ по возможности сгладить их.

Истоки второго раскола лежали по ту сторону Альп. В 1076 г. между Григорием VII и немецким королем Генрихом IV вспыхнул так называемый спор об инвеституре. Хотя на первый взгляд причиной разногласия стало право светских правителей назначать (или «облачать», investio) епископов без одобрения папы, на самом деле за ним стоял намного более серьезный вопрос, уходивший корнями во времена Карла Великого, когда правители франкской Германии с одобрения церкви возрождали христианскую империю. Оттуда вытекал ряд конституционно важных вопросов. Мог ли папа римский считаться единственной высшей властью на Западе, как это утверждал Григорий в 1075 г. в документе под названием Диктат папы (Dictatus papae)? Или короли были высшей властью в своих владениях и подчинялись только Богу? Такой позиции придерживался Генрих IV[520]. Ставки были крайне высоки, и спор стал ожесточенным, а затем перерос в открытую вражду. Ко времени избрания Урбана Германия поддерживала антипапу Климента III, а Рим недавно подвергся нападению норманнов из Южной Италии.

Ко всему этому добавлялись другие неотложные вопросы управления. Урбан был реформатором григорианского толка и полностью разделял стремление своего покойного наставника распространить высокие стандарты в среде духовенства и подчинить папской власти весь христианский Запад. При этом речь шла не только о нравственности внутри монастырей. Урбан имел в виду и светские дела.

С конца X в. европейские священнослужители мучительно искали способ остановить разгул насилия, основным источником которого были рыцарские междоусобицы. Папы были не понаслышке знакомы с этим явлением из-за набегов норманнов из Южной Италии. Однако в целом эта проблема встречалась повсеместно. Сначала в попытке навязать буйным рыцарям церковную дисциплину были введены понятия «Божий мир» (Pax Dei) и «Божье перемирие» (Treuga Dei). Посредством этих массовых программ общественной защиты духовенство пыталось внушить воинам мысль о недопустимости разграбления церквей, а также убийства, изнасилования, нанесения увечий и отъема имущества у гражданского населения. Божий мир давал епископам возможность принимать отдельные города и целые области под защиту церкви и угрожать Божьими карами любому, кто причинит вред их жителям. Божье перемирие запрещало вести боевые действия в определенные дни и периоды времени[521]. Оба понятия пользовались огромной популярностью у простого народа, но в целом оказались не слишком успешными. Таким образом, в числе множества проблем, не дававших покоя Урбану в начале его папства, был вопрос, каким положительным подкреплением усилить моральное порицание.

В 1095 г. эта проблема получила неожиданное решение. В первую неделю марта на Запад прибыли послы из Константинополя от Алексея I Комнина[522]. Они нашли Урбана в Пьяченце, где он проводил церковный собор (синод), и сделали ему необычное предложение. Согласно