вошла в кафе. Даже в сложившихся обстоятельствах ее тронули знакомый, комфортный дух декадентства и ощущение, что все вокруг знакомы. Но заведение успело поменяться после того, как Япония начала ужесточать меры на Корейском полуострове вследствие покорения обширной Маньчжурии. Гости разговаривали шепотом, и даже музыка звучала приглушенно. Яшме припомнилось, как она при первом посещении кафе восхищалась хрустальными пепельницами, которые стояли на каждом столике.

– Не слишком ли это ценные вещицы, чтобы их оставлять без присмотра? – поинтересовалась она тогда у поэта-владельца.

Тот бодро ответил ей, аккуратно стряхивая пепел с сигареты в пепельницу:

– Так в этом и заключается истинная роскошь, госпожа Яшма! Когда драгоценные вещи становятся чем-то обыденным.

Пепельниц теперь и след простыл. Впрочем, ничто не могло сравниться с переменой, которая случилась с самой Яшмой. На ее коже виднелись признаки усталости. Да и одета Яшма была далеко не по последнему слову моды.

В кафе было всего несколько женщин, поэтому быстро стало понятно, что Лилии среди них нет. Яшма почувствовала, как последние силы оставляют ее. Ноги подкашивались. Она без остановки ходила по Сеулу часов семь. Яшма рухнула на ближайший диванчик и опустила голову на скрещенные руки. Глаза щипали теплые слезы – и от волнения за подругу, и от усталости. «Я не сломаюсь. Только не здесь», – подумала она, делая глубокий вдох. Подняв голову, она заметила по другую сторону комнаты поэта-предпринимателя, расхаживающего меж мерцающих свеч. Яшма помахала ему, но он ее не заметил. Поэт сел за столик, что ей показалось странным. Владелец часто заговаривал и танцевал с гостями, но никогда не подсаживался к ним. Поэт сидел лицом к Яшме, а его собеседник был виден только со спины. Владелец соскользнул вниз по дивану, пряча руки. Она поняла, что он под столом передал что-то визави. Какое-то время они еще изображали оживленную беседу. Наконец гость поднялся и повернул голову в поисках выхода. Их глаза встретились, и Яшму охватило волнение. Это был Чонхо.

– Не ожидала тебя здесь увидеть, – сказала Яшма, когда он присоединился к ней. Она сжала его руки в своих.

– Мы знакомы с владельцем… С тобой все в порядке? – спросил Чонхо, намеренно меняя тему разговора.

– Если быть откровенной, то нет, – выпалила Яшма. В его присутствии она дала выход накопившемуся беспокойству. – Лилия пропала. Ее не видели три дня. Я весь Сеул обегала.

– Так, спокойнее. Все будет в порядке, – проговорил Чонхо, вставая. – Пойдем отсюда. Продолжим поиски, по дороге ты мне все расскажешь.

Яшма описала печальные обстоятельства с самого начала: насколько жестокой и безразличной была экономка, как директор Ма начал готовить дом для новой любовницы… Чонхо слегка покраснел при упоминании имени Ма, но продолжил слушать, не останавливая ее. Самое ужасное во всей ситуации было то, что Лилия где-то бродила по Сеулу одна, почти что лишившись денег и рассудка и не дав никому из знакомых знать, где она.

– Она действительно загнала себя в угол, – после паузы заметил на ходу Чонхо, дослушав рассказ Яшмы.

– Я давно знаю об этом, но многие люди занимаются тем же, – ответила Яшма, чувствуя себя спокойнее рядом с Чонхо. Последние лучи дневного света пробивались через зазоры между домами. Создавалось ощущение, что все видимое в мире было тенью правды, чье сияние проникало лишь через редкие щели мироздания. – Как можно пережить все происходящее без алкоголя и опиума? Сейчас многие расстаются с жизнью, – заметила она, подумав про себя, что смерти теперь стали столь же частыми, как обычная простуда. – Встает человек утром и вдруг решает повеситься сразу после завтрака.

Чонхо остановился и посмотрел на нее.

– Не надо так говорить, – сказал он несколько резковато. Она было почувствовала обиду, но он сразу добавил, продолжив путь: – Я много раз был на волосок от гибели. Знаешь, что происходит в таких случаях? Тело явственно ощущает приближение кончины. Иногда смерть наваливается, как тяжелое одеяло. Так бывает, когда ты голодаешь и у тебя практически не остается сил. Иногда она кажется огромным псом, прячущимся за углом и готовым наброситься на тебя… – Он зажмурился от последней вспышки солнца. – И каждый раз я понимал, что проще – и не столь мучительно – было бы отдаться смерти. Ведь нет ни одного человека на этом свете, кто бы желал мне долгой жизни… И знаешь, что происходит каждый раз в самый последний миг? – спросил он. Яшма лишь испуганно покачала головой. – Тебе выпадает очевидная возможность: сдаться смерти или отказать ей. И я каждый раз отвечал: «Нет». Почему – я и сам не знаю. Но чем больше у меня причин покончить с миром, тем меньше я хочу прощаться с ним, – подчеркнул он. – Даже когда кажется, что небо вот-вот рухнет на землю, даже когда ты понимаешь, что никто не будет скучать по тебе, жизнь все равно лучше смерти.

Теперь настал черед Яшмы остановиться и взглянуть на него:

– Прекрати говорить, что всем будет без разницы, если тебя не будет. Я не все.

– Ну если уж тебя заботит моя судьба, то это лучше, чем если бы весь мир переживал обо мне. Так я, может быть, вообще никогда не умру! – Он фыркнул, и она рассмеялась вслед за ним. Впервые за долгое время она ощущала себя легко.

– Чуть не забыла, – заметила Яшма, тыкая его меж ребер. – Чем это ты там занимался?

– Ты о чем? – Он пожал плечами. – Иногда и мне хочется выпить чашечку кофе.

– Даже не пытайся, Чонхо, – прыснула Яшма. – Мы знакомы не первый год! Ты меня вздумал надуть? – Она снова игриво ткнула его в бок, но сбавила шаг, заметив, как он переменился в лице. Чонхо осмотрелся по сторонам. Убедившись, что за ним нет слежки, он распахнул куртку на считаные миллиметры, показывая дуло револьвера. Яшма покраснела, вдруг поняв, что она все это время дотрагивалась до пистолета.

– Именно это он тебе передал под столом? – прошептала Яшма, когда они продолжили шаг. Он кивнул.

– Японский офицер как-то напился и забыл его в кафе. В Корею становится все сложнее поставлять огнестрельное оружие. Каждый револьвер на счету, – мягко проговорил Чонхо.

Яшма никогда не понимала, чем конкретно занимался по жизни Чонхо. Она только знала, что он трудился во имя их общей безопасности. Под вновь сгустившимися сумерками шедшего на закат солнца она явственно чувствовала, насколько остро ему нужно поделиться с ней собственными тайнами, пока еще не поздно.

– Репрессии все ужесточаются, и мы не знаем, как долго еще продержатся повстанцы. По крайней мере, на полуострове. Злоба охватывает. Мне хотелось бы быть чем-то большим, чем