— Она может умереть родами… — холодно сказала Захра. — Онатонка в кости и несомненно слаба. Или… — на губах ее мелькнула страшнаяусмешка, — ..дитя может умереть вскоре после рождения…

— Твои угрозы и проклятия в адрес любимой и будущегомладенца не понравились бы калифу… — Таруб лучезарно улыбнулась Захре. — Какопрометчиво, с твоей стороны, говорить такое в присутствии женщины, которойАбд-аль-Рахман несомненно поверит, если она донесет на тебя! Ах, Захра, твоябезумная ревность застит тебе разум, ты так неосторожна!

— Никогда не быть ей его женой! — сказала Захра, хотя менеевсего была в этом уверена…

Таруб же издевательски рассмеялась и покинула Захру, оставивее в одиночестве терзаться мрачными своими мыслями.

В середине месяца Мухаррам — по европейскому календарю вконце июля — у Зейнаб начались роды. Родильное кресло, вызолоченное иукрашенное драгоценными каменьями, принесли во Двор с Зелеными Колоннами. Хотьтуда и не допускали посторонних, но множество обитательниц гарема облепилидвери, прислушиваясь и ожидая известий. В апартаменты Зейнаб величественнопроследовала Таруб в сопровождении двух других наложниц Абд-аль-Рахмана — Бацеии Кумар, также родивших владыке детей. Они должны были помогать роженице. Наджавстретил их почтительным поклоном. Кумар была персиянкой — детишки у неевыходили на славу, крепкие и здоровенькие. А рыжеволосая галатианка Бацея быламатерью младшего сына калифа, Мурада. Обеим наложницам было лет по двадцатьпять…

— Что — боли уже сильные, да? — на круглом лице Таруб быловыражение материнской заботливости.

— Она выглядит крепкой, — жизнерадостно сказала Кумар. — Я уверена,она прекрасно родит!

— Ты только не бойся, — говорила Бацея юной роженице. — Роды— это нормальное отправление женского организма. Природа мудра. А мы будем притебе и поможем… У меня вот сыночек и дочка, а у Кумар и вовсе трое: сынишка идве дочери. А ты? Хочешь еще кого-нибудь родить?

— Ах, самый подходящий вопрос в такое время! — рассмеяласьКумар. — Бацея, конечно, милашка и душечка, но галатианки никогда не славилисьумом…

— Уж будто у персиянок ума палата! — отпарировала Бацея. —Вспомни, душечка моя: когда ты забеременела впервые, то, лишь когда дитявзыграло во чреве, до тебя дошло, что случилось! — Молодая женщина добродушнорассмеялась, но признала:

— Конечно, я глупая, не вовремя полезла с вопросами…

— Помолчите вы, обе! — осадила их Таруб. — Трещите каксороки! Мы должны помочь Зейнаб, а не забивать ей попусту голову!

Роженица же как раз в этот момент вскрикнула.

— О, Аллах! — боль пронзила все ее тело.

— Вот это славно! — похвалила набожная Таруб. — ПризывайБога, и он охранит и тебя, и младенца.

Обе наложницы подавились смешком, встретившись глазами сЗейнаб. Ах, как давно Таруб сама рожала в последний раз! Позабыла, верно, чтовопли роженицы схожи более с проклятиями, нежели с молитвой!

— Вот какую цену приходится платить за любовные утехи! —наставительно сказала Бацея, блеснув озорными зелеными глазами, — и Зейнабневольно улыбнулась…

— Спасибо, в следующий раз буду умнее! — она хихикнула, нотут же застонала от нового приступа боли.

Так в течение нескольких часов они обихаживали иподбадривали Зейнаб. Кумар, более подвижная и гибкая, нежели Таруб, встала наколени и расстелила чистую ткань под родильным креслом, на котором возлежалаЗейнаб. А за дверями опочивальни калиф вместе с Хасдаем-ибн-Шапрутом ожидализвестий — врача он вызвал на случай непредвиденных осложнений. Но помощьмедика не потребовалась. Вск??ре из-за дверей раздалось нежное мяуканье, а паруминут спустя Таруб, улыбаясь во весь рот, величественно вышла из спальни, держана руках крошечный сверточек.

— Мой муж и господин! — торжественно произнесла она. — Воттвоя дочь, принцесса Мораима. Зейнаб чувствует себя прекрасно и надеется, чтодоставила тебе радость.

Из опочивальни вышли Бацея и Кумар. Теперь все три женщиныумилялись и агукали, любуясь младенцем.

Калиф взял на руки новорожденную дочь в присутствии жены,двух наложниц и Хасдая-ибн-Шапрута. Нежно баюкая дитя, он рассматривалкрошечное личико. К его бурному восторгу, дитятко глядело прямо на негосерьезными ярко-голубыми глазами. А пушок на маленькой головке былсветло-золотым. Похоже было, что девочка унаследует чудный цвет волос матери…

— Я свидетельствую в присутствии близких мне людей, что этородное мое дитя, моя дочь, — торжественно произнес Абд-аль-Рахман. Затем, невыпуская из рук младенца, вошел в опочивальню Зейнаб. Он подошел к ложу ипреклонил колени:

— Ты прекрасно справилась, дорогая моя, любовь моя! — нежноговорил он утомленной юной женщине. — Я официально признал это дитя своейдочерью в присутствии четверых свидетелей. Теперь никто не сможет оспорить моеотцовство, а когда она подрастет, замуж я ее отдам за самого прекрасногопринца! Ну, а теперь спи, моя радость!

Поднявшись, он передал ребенка Оме и удалился изапартаментов любимой.

…Зейнаб лежала в полном изнеможении, но сон не шел к ней. Унее дочь — и эта дочь настоящая принцесса! Она вдруг подумала о том, кто родилсяу Груочь — сын или дочь? Не появился ли у нее за это время еще ребенок? Сеструнаверняка удивило бы, узнай она, что сестра ее Риган вовсе не томится в мрачнойобители, а стала любимой и дражайшей наложницей великого владыки и матерьюпринцессы… А Карим… О, почему, почему думает она сейчас о нем?! За все этимесяцы она ни разу о нем не вспомнила, и была счастлива этим… И вот снова этонаваждение! Узнает ли он, что она родила калифу дочь? А может, он сам давностал отцом — ведь тотчас же по возвращении в Малику он женился? Ну, конечно же,жена наверняка уже родила ему дитя! Какой счастливой могла бы быть ее жизнь,стань она невестой Карима, а не Рабыней Страсти при дворе могущественнейшегоАбд-аль-Рахмана! Вот сейчас она заснет, а когда проснется, все останется какесть. Чуда не совершится. Она будет, как и прежде, обожаемой наложницей калифа,матерью его дочери, а Карим так и останется воспоминанием… Одинокая слезинкаскатилась по ее щеке. Никогда она не полюбит калифа, но будет почитать его,ублажать, и он никогда не узнает о том, что у нее на сердце… Повернувшись лицомк стене, усилием воли она заставила себя задремать…

— Она только и смогла, что произвести на свет тщедушнуюдевку! — скалила зубы Захра вечером в бане.

— Да ведь они и хотели дочь! — ласково сказала Таруб. — Онипридумали ей имя уже несколько месяцев тому назад. О сыне они и не помышляли.Это должно обрадовать тебя, Захра. Можешь теперь не беспокоиться, что дитяЗейпаб — угроза для твоего Хакама. — И, смеясь, она удалилась.