ты, мой Саша. Позвони, скажи, чтобы борт завтра, к двенадцати, был готов к вылету в Багио.

Багио? Это вроде Филиппины. Там-то он что забыл? Хотя говорят, что там летом чудо как хорошо.

Впрочем, не мое это дело. Да и сам факт того, что мой наниматель минимум дня на три, а то и больше свалит из страны, уже позитивен, там же только перелет не меньше суток вроде. А если совсем повезет, то, может, его самолет в море упадет, и мне не придется придумывать, как так его убить, чтобы после отдельские не донимали. За Истому, как было сказано, они с меня не спросят, он жил в Ночи и под их юрисдикцию не попадал. А Носов человек, за него придется ответ держать.

Выглядел ворожей, прямо скажем, не ахти. Нет-нет, никакой крови, никаких ошметков мозгов по стенам тут не было. Но предсмертная гримаса такая у него на лице отпечаталась, что года два назад, скорее всего, меня очень впечатлила бы. Настолько, что снилась по ночам. Сейчас, правда, после парижских людоедов и римских катакомб, меня такие вещи уже не пробивают. Закалилась психика.

— Даже знать не хочу, кто его так напугал, — негромко сказал Александр.

— Ну и правильно, — одобрил его слова я, а после обратился к охраннику, который находился здесь же и держался за голову: — Прямо сильно болит?

Как видно, это тот бедолага, который Павлику под горячую руку подвернулся. Надо же, на посту остался, несмотря на травму.

— Болит, — негромко произнес он. — Сильно!

— Можешь идти, — разрешил ему помощник Носова. — Прими таблетку, если не пройдет, завтра сходи к врачу в нашу клинику.

— Стойте, — сказал я, залез в напоясную сумку и достал оттуда лепешку зеленого цвета размером с десятирублевую монету и такой же толщины. — Вот, разжуйте как следует, а потом проглотите. Боль уйдет, обещаю. Да и к врачу можно будет не ходить.

— Не надо, — отказался охранник. — Я как-нибудь сам. Спасибо!

Боится. Они все меня тут боятся. Как дети, честное слово. Крепкие ведь мужики, стреляют небось здорово, голыми руками быку шею сломают, некоторые наверняка воевали, а чуть столкнутся с тем, что не подпадает под слово «материальное», сразу начинают дергаться, словно дети, заподозрившие, что в шкафу завелся Бабайка.

Впрочем, чем больше человек рассчитывает на свою физическую силу и способности, тем беззащитнее он перед тем, что нельзя убить кулаком или пулей.

Кстати. А Истома-то свалил с нашего плана бытия. Совсем свалил. Были у меня сомнения на тот счет, что его душа, не самая добра и чистая, все же тут задержится на какое-то время, хотя бы даже затем, чтобы мне насвинячить. Но нет, ушел ворожей, надеюсь, прямиком в туманы Нави. Ни малейшей тени его присутствия не уловил.

Так, где тут седая прядь-то? Я было ухватил его за волосы, а труп, приваленный к стене, после этого взял да и сполз по ней на пол.

— Елки-палки, — я виновато глянул на Александра.

— Да какая разница, — чуть скривил рот он. — Мы же полицию вызывать все равно не будем, ни к чему это. Лишние хлопоты. Сейчас вы сделаете то, что собираетесь, а после мои сотрудники упакуют тело в мешок, отвезут его в ближайший крематорий и там сожгут. Вот и все. Я ведь верно понимаю, что искать его никто не станет?

— Абсолютно верно, — подтвердил я. — Товарищ был ярко выраженным одиночкой.

А вот и она, седая прядь. У меня и ножнички маленькие для нее припасены, и ниточка суровая, и пакетик. Кто его мать знает, может, у нее каждый волосок учтен? Вряд ли, конечно, но мало ли?

— Машину подавать? — спросил Александр у меня, когда мы поднимались по лестнице из подвала. — Куда поедете? Домой?

— Подавать, — чуть подумав, кивнул я. — Но не домой. Сначала кое-куда заглянуть надо. И еще, я за воротами машину подожду.

Вообще-то, я бы, конечно, предпочел такси. От водителей, работающих на Носова, буквально разит неприязнью, плюс они фиксируют каждое мое движение и слово, как, собственно, им и было велено старшим. Это не то чтобы раздражает, но и не бодрит. Вот только сколько времени я тут такси ждать буду? Да и не факт, что кто-то сюда вообще поедет среди ночи.

Павлик и Толян обнаружились за воротами, как Жанна и сказала. Они стояли на самой границе света, который давал фонарь, горевший над калиткой, и ночного мрака, который как раз достиг того апогея, который возможен в эти короткие ночи.

— Чего глаза в сторону отводишь? — сурово обратилась девушка к подростку. — А? Стыдно стало за то, что ты там устроил?

— Нет, — Павлик развернулся и уставился в глаза Жанне. — Все я по правилам делал! Вот он сказал, что этот человек мой подарок. А раз так, что хочу, то и творю!

— Но не так же? — поддержал мою помощницу Толян. — Ты же его на куски рвал, он вообще спятил под конец. А орал так, что я даже на минуту подумал, что снова живым стал.

— Это как? — заинтересовался я, глядя на открывавшиеся ворота.

— Меня страх с тех пор, как я помер, не беспокоил ни разу, — пояснил таксист. — Злоба там, любопытство — это было. А страх, голод, чтобы бабу хотеть — это нет. Но малой такое творил, что мурашки по спине вроде как побежали. Но спины-то у меня нет!

— Мужика того зачем приложил? — продолжила Жанна.

— С мужиком нехорошо получилось, — уставился себе под ноги мальчуган. — Согласен. Тут виноват. Но он мне под горячую руку подвернулся же! Да и не убил я его, так, немножко стукнул.

— Накладки случаются, — занял я его сторону в данном вопросе. — Но в будущем ты все же как-то старайся себя сдерживать.

Из ворот выехала машина и тормознула около меня.

— Все, грузимся и поехали, — чуть ли не шепотом велел я. — Павлик, сначала тебя отвезем.

— Ну нет! — жалобно проныл он. — Ну, пожа-а-алуйста!

— Не надо со мной спорить, — велел я. — Сказано — значит все!

Опять у меня батины интонации проскочили. Все, однако, в этом мире движется по кругу и возвращается в конце концов на круги своя.