Прошло уже полтора часа с того момента, как Гонория принялась надевать все эти наряды на Дуглесс, и это был еще не конец!

Настала очередь украшений из драгоценных камней. Вокруг теперь уже совершенно тонкой талии Дуглесс был закреплен пояс с золотыми пряжками и грубо обработанными изумрудами поверх него. Корсет был заколот в самой середине круглой эмалевой брошью с жемчужинами по краям, а от нее, уходя под мышки, протянулись две чешуйчатые золотые женщины. На одних одежды были из грубого полотна или шерсти, на других – шелковые; одни носили драгоценные украшения, на других их вовсе не было, попадались даже одетые в меха; кое-кто из мужчин был в штанах, как у Николаса, иные – в длинных камзолах. Почти все – молодые и, что особенно поразило Дуглесс, примерно того же роста, что и люди двадцатого века. Она не раз слышала, что в средние века люди были значительно ниже ростом, чем в последнем столетии. Но она тотчас заметила, что при своем росте – пять футов и три дюйма – она, как была маленькой по меркам двадцатого века, такой же маленькой осталась и в веке шестнадцатом. И еще она подметила, что в целом люди тут более стройные – видимо потому, что постоянно находятся в движении.

– А где комната Николаса? – спросила Дуглесс, и Гонория указала ей на закрытую дверь.

Спускаясь в длинных юбках по лестнице, Дуглесс должна была внимательно следить за каждым своим шагом, зато парчовый шлейф, который она придерживала рукой, побуждал ее чувствовать себя элегантной и богатой дамой.

Они шли к выходу через заднюю часть дома, и Дуглесс по пути заглядывала на мгновенье в красивые залы, где сидели, склонясь над пяльцами, пышно разодетые женщины. Выйдя наружу, они остановились на окруженной низенькой стеной кирпичной галерее, с каменной балюстрадой, и Дуглесс впервые получила возможность взглянуть отсюда на сад елизаветинской эпохи. Внизу, прямо перед нею, зеленели лабиринты сплошных живых изгородей, а справа, отделенный еще одной стеной, был огород, где на грядках, представлявших собою правильные прямоугольники, росли овощи и всякие пряные травы; посредине огорода находилось небольшое, восьмиугольной формы приятного вида строение. По левую руку от Дуглесс виднелись кущи фруктовых деревьев, меж которыми в центре возвышался какой-то странного вида холм с деревянной оградой на вершине.

– Что это? – спросила она у Гонории.

– Это – курган, – ответила та и поторопила ее:

– Ну, давайте же пройдем в сад!

Они сошли по кирпичным ступенькам вниз, пересекли приподнятую над уровнем земли дорожку для прогулок, протянувшуюся вдоль увитой розами стены. Гонория распахнула дубовую калитку, и они оказались в саду. Попутно Дуглесс обнаружила, что ее наряд сковывал движения лишь в верхней части, а начиная с талии и ниже он никак не мешал ей: вся тяжесть от нижних юбок ложилась не на ноги, а на фижмы, а отсутствие трусов порождало в Дуглесс весьма странное ощущение, будто она разгуливает совершенно голой.

Сад был очень милым, и ей особенно понравился идеальный порядок, в каком он содержался: растения здесь росли в соответствии с законами симметрии, и кругом царила абсолютная чистота. На глаза ей попались несколько работников – не менее четырех взрослых мужчин и пара подростков, – которые с помощью граблей и метел, а также, видимо, за счет собственного старания и делали садик столь привлекательным. Теперь она вполне понимала, почему Николас был удручен видом беллвудского парка. Но, разумеется, чтобы должным образом ухаживать за садом, требуется постоянный труд многих и многих людей!

По посыпанной гравием дорожке, что тянулась вдоль сада, Гонория привела ее к увитой виноградом беседке. Насколько могла заметить Дуглесс, на виноградных плетях не было ни одного увядшего листочка или пожелтевшего побега, повсюду свисали в изобилии еще незрелые гроздья винограда.

– Ой, как тут чудесно! – прошептала Дуглесс. – Я никогда не видела такого чудного сада!

Гонория на это лишь улыбнулась, а затем села на скамью под грушевым деревом, ветви которого красиво распластались по стене, взяла лютню с колен и спросила:

– Так вы сейчас станете меня учить?

Дуглесс села с нею рядом и развернула матерчатый сверток, принесенный для нее слугой. В нем был большой ломоть белого хлеба, не похожего на белый хлеб двадцатого века: он был более плотным и очень-очень свежим, а в корочке виднелись странной формы дырочки. Вкус его был божественным! Сыр же оказался острым и тоже совсем свежим. В бутылке из жесткой кожи оказалось кисловатое на вкус вино. Был в свертке и небольшой серебряный кубок.

– А что, воду тут не пьют? – спросила Дуглесс.

– Нет, вода плохая, – ответила Гонория, настраивая свою пузатенькую лютню.

– Плохая? То есть – непригодная для питья? – спросила Дуглесс, вспомнив виденные ею накануне хижины. Конечно, если обитатели этих хижин имеют доступ к источникам воды, то она и должна быть грязной! Вот странно, – подумала Дуглесс, – а я полагала, что загрязнение питьевых источников – проблема только для двадцатого столетия.

Она провела пару восхитительных часов в этом саду, сидя рядом с Гонорией, закусывая хлебом с сыром, потягивая из серебряного кубка прохладное вино, разглядывая, как переливаются в лучах солнца драгоценные камни, украшающие их платья, и наблюдая, как садовники работают в саду. Она знала не слишком много песен, но бродвейские мюзиклы ей всегда нравились, и большую их часть она видела на видео, так что когда Дуглесс всерьез сосредоточилась на этом, то быстро пришла к заключению, что в действительности знает их даже больше, чем казалось. Ей были известны песенки «Я мог бы танцевать всю ночь» и «Доставьте меня вовремя в церковь» из фильма «Моя прекрасная леди». Она рассмешила Гонорию, напев ей хит из фильма «Волосы». А еще она знала «Назови ветер Марией» из мюзикла «Раскрась свою повозку». Знала она и шлягер из фильма «Остров Джиллигана», но его петь не стала.

Гонория жестом остановила ее и, сказав, что ей надо это записать, пошла в дом за пером и бумагой.

Дуглесс, очень довольная, осталась сидеть, нежась, будто ленивая кошка на солнышке: в отличие от обычного настроения в ее повседневной жизни, сейчас она испытывала стремление нестись куда-то или делать что-то еще.

В дальней части сада приоткрылась небольшая калитка, и она увидела входящего Николаса. Дуглесс тотчас насторожилась, и сердце ее забилось. Понравится ли ему ее платье? Вообще, понравится ли она ему больше теперь, когда выглядит, как и другие женщины его времени?

Она уже привстала было, но тут заметила, что следом за Николасом идет кто-то еще – некая хорошенькая молодая женщина, которую Дуглесс еще не видела. Николас держал ее за руку, и они побежали к беседке в противоположном углу сада, также увитой виноградом. Нетрудно было понять, что это – пара любовников, торопливо пробирающихся к какому-нибудь укромному местечку.

Дуглесс вскочила, сжав кулаки. Да чтоб его черти взяли! – подумала она. Недаром он приобрел скандальную репутацию в двадцатом столетии. Ничего удивительного, что в исторических сочинениях о нем доброго слова не сказано!