бумаги и пиши, с кем чеки нашёл, с кем делил. Я опять написал. В общем, взяли с меня подписку о невыезде и отпустили. Я так понял, что Дагаев проконсультировался с кем-то из своих коллег, всё – таки Министерство иностранных дел! Следовательно, нас взяли в разработку, когда мы только заявление от него приняли, но не на кражу, а об утере. Я же сам этим материалом занимался.

Булкин с Маркиным переглянулись.

– Ну, ни хрена себе! – выругался «Дед».

– Ясно! Нас всех пасли! – со смехом сказал Гудков. – Сколько по времени вы мудохались с этим неверным? А?

– Сегодня будет десять дней! – ответил Шишкин.

– Да, как раз сегодня. Но какая разница? Я сразу одну свою заяву заштамповал, но через канцелярию! – подтвердил Марков. – А ещё две – нет! Могут быть проблемы!

– Так, ясно! Мы не готовы к встречи с прокуратурой. Я не знаю, отобьюсь я от статьи или нет, но слушай мой последний приказ! – Русиков выпрямился за своим столом. – Сейчас, бегом, всё под «маленький штамп», что набрали за последние две недели. Это лучше, чем тюрьма. Со своих квартир, квартир родителей, любовниц, близких друзей, «поджопники» изъять и перепрятать! Лучше зарыть всё на даче или в деревне, в навоз, в говно, куда угодно, лишь бы не нашли.

– Послушайте! А нам до этого Дагаева никак не добраться? – поднял руку Булкин.

– Нет! Он бывший помощник нашего военного атташе в Иране. Вышел на пенсию по возрасту, поэтому его вернули в Союз! А кто он на самом деле, один Бог знает, если так всё повернулось.

– Так! Всё разговоры прекратили, ещё дай Бог наговоримся, бегом выполнять моё указание.

Шелестов и Гудков вышли из кабинета своего начальника одними из первых и сразу остановились. Прямо им навстречу по коридору шли зам. начальника УР района Вадим Меньшиков, и его районные опера Сергей Изверов и Стас Свирский.

Проставка.

В тот вечер в отделении был устроен небольшой сабантуйчик.

– Мужики, собираемся у нас, – доверительно сообщил Парнов, собравшимся. – Трубкин ксиву получил, теперь вот, проставляется.

Никому не пришла в голову нехорошая мысль вовсе отменить эту пьянку. День милиции, Новый Год, день рождения опера, увольнение, получение очередного звания или должности, рождение ребёнка, свадьба, смерть товарищей по оружию – отмечали всегда, и «сухой закон», бесчеловечное изобретение руководства нашей страны, вряд ли смогли повлиять на сие мероприятие. И не беда, что на стенах дежурной части страшно смотрелись плакаты в виде извлечения из Уголовного кодекса и ПОСТАНОВЛЕНИЕ СОВМИНА СССР ОТ 07.05.1985 N 410 «О МЕРАХ ПО ПРЕОДОЛЕНИЮ ПЬЯНСТВА И АЛКОГОЛИЗМА, ИСКОРЕНЕНИЮ САМОГОНОВАРЕНИЯ», в котором спиртное приравнивалось к измене Родине и провозглашались безалкогольные принципы существования «советского народа» – «запрещение производства, хранения и распития». Но, как говориться «шакалы воют – караван идёт» запланированное мероприятие началось в срок.

В кабинете Парнова, на разложенных газетах появились толсто нарезанные куски докторской колбасы, шпроты, куча плавленых сырков «Дружба» и «Волна», и банка с маринованными огурцами. Шишкин, по случаю, привёз с Черемушкинского рынка целый пучок зелени, хотел к себе домой отнести, но раз такое дело, пучок был торжественно положен на стол. Трубкин осторожно выставил в ряд три бутылки водки «Столичная» из авоськи, с которой бегал в винный магазин за углом, куда Парнов завёл его в один из первых дней работы, чтобы познакомить с продавцами.

– Слушай сюда, – сказал тогда «Дед», – это святое место для нашего отделения, поэтому запоминай лица продавцов, и пусть они запомнят тебя. Если народа много, идёшь через служебный вход, со двора, подошёл – постучал, тебе принесли, что надо. Расплатился и ушёл! Ясно?

– Ясно. Уже проходили.

– Я не знаю, где ты там чего проходил в участковых, а теперь ты с нами и здесь. Сколько участковым-то проработал, сынок?

– Три года!

– Ну, значит, милицейскую жизнь принял, теперь идёшь дальше. Погоди – ка! – Парнова что-то осенило. – Старший участковый Сергей Трубкин, из 165 – го отделения, часом, не твой родственник?

– Мой! Это мой отец.

– Я так и думал. Увидишь – передай привет от меня. Это во – первых. Во – вторых, я не встречал ещё людей, кристально честных. За каждым, есть какой-нибудь косячок. А может быть и косячище! Вот, возьми швейцара «на воротах» в гостинице «Южная», Антона Шелестова «земля». Рублишко там, рублишко здесь, глядишь, и на бутерброд с маслом швейцар уже заработал. Но рыльце-то уже в пушку. Так и в торговле. К чему я это всё? К тому, что это ты на своей «земле хозяин», а не они – швейцары, продавцы, официанты, грузчики, и так далее… И все они будут искать твою дружбу. А ты – не отказывай, потому что такая дружба – это информация, информация и ещё раз информация. Это суть твоей новой работы…

– Ладно, время уже семь вечера, думаю, что можно приступать. – Парнов ловко сковырнул пробку с бутылки водки. – Начнём, что ли?

– Парни! Изверов, где? – спросил Антон, открывая банку со шпротами.

– В 18.00 убыл в РУВД, – доложил Женька Малышев.

– Боря! Положи на место самый толстый кусок колбасы. Это закусь, а не жратва!

– Александр! – поднял стакан с водкой Парнов. Я, как самый старый тут опер, от лица нашего дружного коллектива, всего сердца и искренне поздравляю тебя с твоей новой должностью, а именно, оперуполномоченный уголовного розыска 96 отделения милиции города Москвы. С сегодняшнего дня ты полноправный член нашего сообщества сыскарей. Ну, если быть точным, то, до настоящего сыскаря, тебе ещё расти и расти, но это вопрос времени. Парни! Давайте вмажем за него, за его будущие успехи.

Разом звякнули гранёные стаканы, на несколько мгновений повисло безмолвие, затем все загомонили, засмеялись, потянулись к колбасе, зашелестели фольгой от плавленых сырков, потом снова звякнула бутылка, послышалось бульканье…

– Кха! Крепка советская власть! – Виктор Павловский замахал руками, его глаза наполнились слезами. – Не в то горло пошло, чёрт!

– Слышь, Антон! У нас тут такой коллектив собрался. Звякни какой-нибудь своей «мамочки» из «Южной», пусть девчонок подгонит! – улыбаясь во весь рот предложил Шишкин.

– Андрюха! Если ты когда-нибудь погоришь, то только из – за бабы! – парировал за Шелестова Борька. Все закивали головами в знак согласия.

В кабинете становилось шумнее, воздух быстро насыщался запахом алкоголя и табака, лица раскраснелись. Шелестов смотрел на окружавших его друзей и с удовольствием вслушивался в их болтавню.

– А Сашка Трубкин оказался нормальный парень. Бывший участковый, но ничего, Парнов из него эту дурь выбьет, даром что – ли в одном кабинете сидеть будут! – подумалось Антону. Он чувствовал себя в своей семье. Вряд – ли, это было действие алкоголя, но то, что его сослуживцы – классные ребята, это было точно.

Потом, как водится, пришлось ещё раз Трубкину сбегать за спиртным и мероприятие закончилось ближе к полуночи. Дежурный, зная причину веселья и то, что во главе сабантуйчика стоит Парнов, да ещё задействован его кабинет, никакой тревоги не проявлял. Разошлись поздно вечером, тихо и спокойно. Шелестов поехал к Оксане, благо теперь ключи от её квартиры у него были.

Сон – предупреждение.

…Старое разбитое судно, окутанное некоторой таинственностью, давно уже лежало безмолвно на глубине двадцати метров. Под Антоном, Борисом Гудковым, Вилли Рейнером, Алоизом Витте и Герхардом Лемке бесконечно расстилалась темная синева глубины, освещавшаяся мириадами сверкающих маленьких рыбешек. Они висели на одном месте клубящимися серебряными облаками, и по мере приближения аквалангистов, эта рыбная карусель расступалась перед ними, обнажая красный безжизненный корпус корабля, борта которого были пробиты во многих местах. Некоторая рыбная живность ныряли в эти отверстия и столь же быстро выскакивали из них, как будто преследуемые акулами или осьминогами, обитавшими в затопленных трюмах. Внезапно подул ветер, и море на поверхности заволновалось, но на глубине вода оставалась спокойной и прозрачной, а дно было ярко освещено солнцем.

Этот корабль затонул пятьдесят лет назад, металлические части его уже подверглись разрушению и обросли кораллами. Волны и время снесли надстройку. Теперь мертвый корабль покоится на илистой равнине, на ровном киле, став домом уже для обитателей моря. Борт плавно изогнулся полукругом кормы. Стаи рыб плавали в его тени,