а в очереди – одни кургузы. Даже рядом с «Электроникой», будь она неладна, в табачном киоске сидит тоже черный! Нос – воооот такой носище, усищи – воооооо! Глаза злобные и зубы золотые скалит, по – русски говорит так, как будто у него во рту осы поселились. Ни хрена не понять, что он там жужжит. Даже у вас в отделении, в дежурной части тоже ара сидит! Милиционер! С погонами и фуражкой! Но чёрный. С носом. Что делается! Ты сынок на нас не обижайся, горе у нас.

– Да! – повторил дед.

– Прошу, присаживайтесь! – Антон гостеприимно указал паре на диван.

Пенсионеры основательно расположились на диване.

– Вы коробку-то, вон туда поставьте, на эту! – Шелестов ткнул пальцем точно в такую же, стоящую за стойкой АТС.

– Теперь рассказывайте!

– Так чего рассказывать-то! Мы с дедом, с моим ем Степаном Савельевичем, приехали в Москву к нашей внучке, она в Свиблово живёт, семья у неё там. У неё день рождения завтра. Мы сами вологодские. И у нас сосед, что в соседнем доме живёт, Прохор, купил себе такую вот диковину, кино дома показывать. Рассказывал, что две тысячи отдал спекулянту у магазина «Электроника», где нас обокрали! – мамаша достала из цветной авоськи платок и приготовилась заплакать.

– Как вас зовут? – Антон постарался опередить тут же начавшиеся всхлипывания и причитания.

– Серафима Кузьминична Перелыгина.

– Хорошо, Серафима Кузьминична, расскажите мне, пожалуйста, что с вами произошло в магазине.

– Приехали мы с дедом с утра, прямо к открытию. Пришли в тот отдел, где эти магнитофоны продаются. Оказывается, они только по записи продаются, и очередь там, в журнале, года на два. Ну, мы постояли у прилавка, посмотрели, что ничего не получается и пошли к выходу. А тут парень в синем халате и со значком магазина «Электроника» и надписью «Продавец» подходит и говорит:

– Здравствуйте! Проблемы с видео? Хотите купить?

– Да, хотим! – сказали мы.

– Деньги с собой?

– Да.

– Надо две тысячи рублей.

– Есть такие деньги.

– Хорошо, идите к выходу и на улице подождите меня, я сейчас вернусь.

Мы вышли и стали у входа. Черед двадцать минут этот продавец пришёл и даёт нам открытку.

– Вот, говорит, давайте заполняйте своей рукой и даёт шариковую ручку. Фамилия, имя, отчество и домашний адрес. Оказалось, он всё предусмотрел. Ворюга. А на открытке уже печати стоят, типа «оплачено».

Я заполнила открытку и передала парню. А он говорит, давайте деньги, я проплачу через кассу, а открытку оставьте себе и идите во двор магазина и ждите на лавочке. Я передала ему деньги, он их пересчитал, сунул в карман и пошёл в магазин. Мы пришли во двор и сели на лавочку. Через десять минут этот продавец выходит из железной двери с надписью «запасной выход» с большой коробкой и передаёт её деду.

– Вот ваш «видюшник» и поскорее уйдите отсюда, а то директор вышел в зал. Всё! Идите! – сказал он и быстрым шагом вернулся в эту дверь.

– Мы, сначала, хотели коробку открыть, но она такая красивая и так аккуратно была запечатана, что мы решили коробку не распечатывать и подарить её сразу внучке. Мы вернулись в Очаково, и не утерпели, всё открыли. А там два кирпича по бокам, а в центре целый ком бумаги.

– Ясно! А где эта открытка?

– У меня в сумке.

– Давайте сюда!

Шелестов достал бланк объяснения, записал их очередную грустную историю покупателя – лоха, потом достал знаменитые альбомы с фото ранее судимых за мошенничество Октябрьского района и усадил мамашу за стол Сашки Маркова.

– Посмотрите внимательно, на фото этих кидал. Может, быть, найдёте вашего злодея.

– А можно вопрос? – Серафима Кузьминична явно смущалась.

– Давайте.

– А если мы с дедом в ваших альбомах этого ворюгу не найдём, тогда что?

– Хороший вопрос! – Антон откинулся назад, на спинку стула. – Будем искать, но сначала возбудим уголовное дело, но через десять дней.

Перелыгина с ем целые два часа рассматривали фото ранее судимых за мошенничества, которые были вклеены в альбомы, но никого не опознали. В конце концов, мы втроём составили подробный словесный портрет преступника, описание его одежды, затем потерпевшие подписали протокол изъятия открытки и коробки, объяснения и тепло попрощавшись с Шелестовым, отправились домой, к внучке.

Русиков (продолжение).

В девять утра весь оперсостав собрался в кабинете Русикова, уже без него. Все ждали Парнова. Антон сидел у входа в кабинет, привалившись боком к расколотой двери, стоявшей прислонённой к стене, в самом углу кабинета и безучастно смотрел в окно. Борька и Шишкин, сидевшие рядом, о чём-то шептались. Новенький, Александр Трубкин, с любопытством вертел лопоухой головой и постоянно поправлял сползающие очки. Маркин и Булкин обсуждали Чумакова. Шур сидел напротив стола начальника, положив ногу на ногу, демонстрируя огромный ботинок 46 размера. Павловский и Малышев сидели, держа еженедельники на коленях, как дисциплинированные студенты. Наконец, появился улыбающийся Порфирьевич и уселся рядом с Шуром. Все насторожились.

Зам. по розыску появился так же неожиданно, как и пропал, вернее, как и увезли. Он быстрым шагом вошёл в свой кабинет и остановился посреди него.

Сидевшие на стульях вдоль стены опера вместе с Шелестовым замерли.

– Ну, что приуныли голуби? Небось, сидите здесь без меня, и думаете, как жить дальше?

Все молча переглянулись.

Расстегнув куртку, он обстоятельно устроился за своим столом, поправил кучу бумаг, валявшихся после обыска на его столе в беспорядке.

– Ладно, давайте, спрашивайте!

– Владимир Николаевич! Мы ничего не поняли, честно говоря! – обстоятельный и конкретный Александр Марков первым подал голос.

– Из ОУРа звонил Вадим Меньшиков, сказал, что вы больше не вернётесь сюда, и теперь Изверов Сергей на ваше место назначен! – продолжил Андрей Шишкин, не дав ответить своему, теперь уже бывшему, начальнику, вроде как.

– Ну, это мы ещё посмотрим! – Русиков хлопнул ладонью по столу. – Ладно! Получается такая – вот петрушка. Позавчера вечером, Дагаев позвонил мне сюда, в кабинет и сказал, что завтра утром, значит, в восемь утра, он приедет и заберёт остатки чеков и дипломат. Мы утром встретились, он забрал остатки денег, дипломат, подписал мне необходимые бумаги и ушёл. Я решил поработать над документами и закрыл дверь на замок, чтобы не мешали. И спустя буквально минут десять, комитетчики начали выбивать дверь.

В подтверждение его слов, расколотая дверь с выбитым замком сиротливо стояла у входа в кабинет.

– Я не знал, кто ломится ко мне в кабинет, поэтому достал ПМ и приготовился стрелять. Они это увидели и отскочили. Потом подошёл наш дежурный и объяснил ситуацию. Тогда я сдался и конторские надели на меня наручники.

– Оказывается, гражданин Дагаев написал заявление в отношении меня на имя начальника отдела Октябрьского КГБ о том, что я, якобы, присвоил большую часть найденных нами чеков у пацанов. Как только меня задержали, на мой домашний адрес и адрес родителей жены прибыли следователи прокуратуры с опер. группами КГБ и провели обыски. Ничего не нашли, единственно, с квартиры тёщи изъяли пять заяв, старых, почти пятилетней давности, про которые я просто забыл. Они в библиотеке тестя, в книгах были мною заныканы. Вот такие дела! Короче, в кабинете здесь, тоже обыск провели, ничего не нашли и повезли меня к себе в отдел. Посадили в кабинете у зама их начальника, сидел, томился минут сорок, пока двое с короткими стрижками и одинаковыми костюмами не пришли. Уселись напротив меня, бумажки свои понтовые разложили, и давай меня на мошенничество разводить. Смех один. Вопросы какие-то задавали непонятные. Всё предлагали во всём сознаться! А я говорю, мол, давайте я сознаюсь в убийстве американского президента! Во – первых, ваша тема, во – вторых, и мне всё полегче, вы меня на мошенничество разводить не будете. Потом приехал их, комитетовский следователь, всё записал, и меня отправили на Петровку. А там, уже наши, эмвэдэшные, из «гестапо», меня ждали. Только наши, про международный шпионаж меня не спрашивали, всё допытывались, куда остальные чеки на 35.000 рублей «Внешпосылторга» дел. Я, говорю, сожжённые остатки, мы с костра собрали, что нашли и в пакет положили, пакет Дагаев забрал. Какие 35.000? Я как чувствовал. А они опять за своё: давай, говорят, бери ручку, лист