грозовая туча. Выходя, они перебрасывались шутками и улыбались, унося с собой частичку легкой, дружеской атмосферы.

– Я… э… Стратег Эфиальт? – сказал Кимон. – Попрошу задержаться на пару слов, если ты не против.

Эфиальт кивнул и отступил в сторону, дожидаясь, пока все пройдут мимо. Некоторые, выходя, поглядывали на него, кое-кто даже с интересом. Он же только хмурился.

С палубы донеслись шаги и голоса – капитаны подзывали ожидавшие их лодки. Сама комната для совещаний представляла собой кормовую часть трюма, и в углу лежали мешки с мукой, которых там раньше не было. С трудом вместившее даже стратегов и некоторых капитанов пространство, оно вдруг словно расширилось, когда в нем остались трое – Кимон, Перикл и Эфиальт.

Перикл поклонился и отступил к двери, собираясь оставить двух мужчин наедине. Он догадывался, что скажет Кимон, но не хотел быть тем свидетелем, о котором Эфиальт когда-нибудь вспомнит.

– Ты не мог бы остаться, Перикл? – догнал его голос Кимона. – Хочу, чтобы ты при необходимости подтвердил то, что сейчас услышишь.

Сердце на мгновение замерло. В открытом дверном проеме Перикл увидел застывшего с растерянным лицом Аттикоса. Подслушивал, конечно, подумал он.

Казалось, Эфиальт тоже почувствовал в воздухе опасность и решил, не дожидаясь, пока наварх продолжит, первым перейти в наступление.

– Что все это значит? Отсылаешь людей, а меня задерживаешь? Оповещаешь о собрании позже, чем других, и заканчиваешь, как только я прибываю! Я всего лишь прошу уважения, подобающего моему чину, и ничего больше.

– Если я освобожу тебя от обязанностей, Эфиальт, Афины никогда и не вспомнят твое имя.

Эфиальт прищурился:

– Если бы ты решился на такое, не имея веских оснований, тебе пришлось бы предать меня суду. Ты это понимаешь? Не думай, что ты выше закона. Я удивлен, что мне приходится объяснять такие вещи сыну Мильтиада! Попытаешься опорочить мое имя из злобы или зависти, от наказания не уйдешь.

Эфиальт взглянул на Перикла, который стоял, пораженный услышанным, словно громом.

– И не важно, кто твои друзья, – добавил он.

Перикл наблюдал за Кимоном. Праотес – не та форма спокойствия и кротости, к которой обращаются в кругу друзей или в солнечный день. Его призывают в момент бури, когда важно не поддаться чувствам и сохранить хладнокровие. Достигавшие такого состояния гордились тем, что встречали беду с тихой улыбкой. Именно это и продемонстрировал Кимон.

– Я командую флотом, Эфиальт. Нет, позволь мне ответить. У нас нет мира с Персией. Мы остаемся в состоянии боевой готовности, по крайней мере на данный момент. Поэтому я не стану пытаться склонить тебя на свою сторону. Какова бы ни была причина твоей враждебности, я ее не разделяю. Я тоже афинянин, но я также наварх союзного флота и отвечаю за дисциплину и поведение всех капитанов, находящихся под моим командованием. И за твое в том числе. Я мог бы назначить на твои корабли более опытных капитанов. Возможно, мне следует так и сделать.

Эфиальт снова попытался заговорить, но Кимон остановил его, подняв руку. Стратегу пришлось подчиниться, но гордость его была уязвлена и лицо сделалось красным, как кирпич.

– Как наварх, я хочу сохранить нашу морскую мощь. Как афинянин, я не хочу, чтобы одного из старших командиров флота унижали и высмеивали! Поэтому ты вернешь худших из полученного пополнения на те корабли, с которых они пришли. Я должен был настоять на том, чтобы тебе прислали не только отбросы.

– Так вот оно что! – сказал Эфиальт. – И для чего это было сделано? Чтобы посмеяться надо мной? Или преподать мне урок? Я должен был догадаться…

Словно и не слыша стратега, Кимон продолжил:

– Я пришлю на твои корабли четыре дюжины лучших из тех, что у нас есть. Если этого будет мало, придется как-нибудь обойтись. Те, кого я пришлю, люди гораздо лучшего качества. Все необходимые замены мы осуществим на Кипре завтра вечером, если будет на то воля Посейдона.

– Я не…

– Это приказ, стратег Эфиальт. Откажешься – никакой суд на Пниксе тебя не спасет. Так было с моим отцом, Мильтиадом. В тот день против него выступал Ксантипп. Ты знал об этом? Отец Перикла, который от имени Афин осудил человека, взявшего на себя непосильную задачу, что стоило жизни многим. Я был с отцом в тот день и прекрасно понимаю, какие последствия влечет поражение или бесчестье. Тем не менее я принял на себя ответственность за этот флот, став его навархом. Поймешь это, Эфиальт, и между нами все будет хорошо.

Эфиальт понял, что имеет дело с человеком гораздо более высокого уровня. Разинув рот, словно попавшая в сети рыба, он не сразу нашелся, что сказать. Потом холодно кивнул.

– Тебе никогда не понять людей, которые служат в моих экипажах. У них не было того, что было у тебя, наварх Кимон. Но они так и не научились преклонять колени перед сильными мира сего, как предпочли бы некоторые. Тем не менее я принимаю твою власть – в присутствии свидетеля. Ты не сможешь утверждать обратное. Я свободен?

Перикл видел, как ранила Кимона злоба, прозвучавшая в голосе наварха. Он даже опустил голову и отвернулся, чтобы не смотреть Эфиальту в спину.

Не зная, как быть – уйти или остаться, – Перикл замешкался.

– Мне не нужно, чтобы он был на моей стороне, – сказал наконец Кимон. – Только чтобы не отставал от флота и держался наравне со всеми. – Он невесело улыбнулся. – Насчет отстранения Эфиальт, наверное, прав. Я мог бы это сделать, но и собрание могло бы отнять у меня все, что я ценю.

– Не уверен. Делосский союз – это не только Афины. Думаю, ты все равно остался бы навархом.

– Нет, потому что они могли бы назначить другого командующим афинским флотом. Того же Эфиальта… Нет, – покачал он головой, – я буду очень осторожен…

Он замолчал, а Перикл подошел к двери и открыл ее. Стоявший за дверью Аттикос резко выпрямился.

– Завязываю ремешок на сандалии, – объяснил он с лукавой усмешкой, всегда бывшей у него наготове.

– Возвращайся к своему хозяину, – холодно сказал Перикл.

Аттикос поклонился и исчез. Перикл, закрыв дверь, вздохнул:

– Ты мог бы послать Эфиальта пройти вверх по той реке, которую мы только что миновали. Пусть бы занялся делом на несколько дней. Думаю, я видел там парус, а Анаксагор говорит, что у нас нет карт персидского побережья.

В глазах Кимона мелькнул интерес, но он сказал:

– Впервые встречаю человека, который способен сам вызвать бунт на своем корабле или посадить тот же корабль на мель. Предложение заманчивое, но я его не приму. Я дам ему лучших людей, тех, кому