равно, даже и с закрытыми окнами его не покидало ощущение, что и водители соседних машин и прохожие и дорожные рабочие — все наблюдают за ним. Это раздражало и нервировало его: он не находил себе место, желая поскорее выбраться из этого ненавистного затора.

С самого утра сегодня, равно как и последние несколько недель, Майского гложили и тяготили мрачные и навязчивые мысли. Выручки в их магазине почти не было — редко выпадал день, когда удавалось продать больше четырех книг. И хотя он расплатился уже с кредитом, взятым под открытия дела, для этого ему пришлось потратить почти весь доход, который был в магазине, из-за чего у фирмы накопилась задолженность по оплате аренды за два последних месяца. Хозяин помещения регулярно звонил ему, справляясь о дне, когда они готовы будут оплатить задолженность, и все это время Майскому с немалым трудом удавалось-таки переносить дату платежа, однако согласно их последней договоренности долг по аренде необходимо было погасить уже завтра, а денег не было вовсе.

Покупатели не шли в магазин — Майский знал это и даже как будто понимал, что при всем его желании, увеличить их количество не получится. С магазином надо было что-то решать, и все говорило о том, что торговлю пора сворачивать. Но как не подступался он к осознанию насущной необходимости закрыть предприятие, ему то и дело не хватало духу принять окончательное решение. Майскому было морально тяжело отказаться от идеи, в которую он всей душой без остатка поверил и проникся; от магазина, в который он вложил столько собственных сил и труда. Кроме этого, пока шла торговля, деньги, потраченные на ее организацию, не рассматривались им как безвозвратные убытки — они имели смысл и работали; в случае же сворачивания предприятия, вложенные средства никак уже нельзя было вернуть, и Майскому пришлось бы смириться и принять потерю всех своих сбережений, всего, что у него было, чему внутренне его подсознание отчаянно пыталось сопротивляться, противореча здравому смыслу и не давая принять трезвое взвешенное решение.

Проехав очередной ремонтируемый участок улицы, Майский выбрался из затора, перестроился в самый правый ряд к тротуару, чтобы никому не мешать, и только когда чуть прибавил газу смог, наконец, расслабиться. Какое-то отрешенное спокойствие и легкость переполнили сейчас его; но это состояние продлилось всего мгновение, перед тем как в голову ему снова полезли прежние тягостные мысли. «Что же теперь делать? — сходу озадачился вопросом Майский. — Сворачивать торговлю?.. Если же продолжать, то к завтрашнему дню нужно найти двенадцать тысяч, чтобы отдать долг по аренде хотя бы за один месяц. Где мне их взять? Можно занять, но как я буду отдавать эти деньги?.. Дядя Паша говорит ближе к сентябрю, к началу учебного года народ должен хлынуть покупать учебники и тетради… Хэ-х, дядя Паша, — с горечью и раздражением вспомнил о своем партнере Майский. Он тут же осудил себя за то, что попытался сейчас учесть в своем решении мнение Павла Федоровича. — И почему я был так уверен, что частное предпринимательство это обязательно огромные прибыли? Я так искренне верил в это, что мне казалось: начни заниматься бизнесом, и ты непременно будешь хорошо зарабатывать. Это виделось мне чем-то само собой разумеющимся…».

Вдруг с левой стороны от Майского раздался громкий продолжительный автомобильный сигнал. Тут же придя в себя, он сообразил, что задумавшись, начал съезжать на соседнюю левую полосу, и вмиг отдернул руль вправо, чуть не запрыгнув при этом колесом на бордюр. Порядочно перепугавшись, Майский прижался к тротуару. Небольшой тонированный внедорожник обошел его слева, но оказавшись впереди, резко перестроился на его полосу и затормозил, так что тот еле-еле успел среагировать и сбросить скорость. Остановившись, Майский совершенно оробел от страха, представив, что ему придется сейчас столкнуться лицом к лицу с водителем этого внедорожника, но вопреки его опасениям, тот быстро набрал ход и уехал, по-видимому, в полной мере удовлетворившись результатом совершенного им маневра.

Майский давным-давно привык к тому, что его не уважили на дороге. Он ездил на старом советском автомобиле, модифицированном специально для людей с ограниченными возможностями. Машине было уже больше сорока лет и выглядела она вполне соответствующе своему возрасту: по всему кузову имелись очень сильные вмятины, а краска в этих местах вспучилась и, отшелушиваясь, оголяла насквозь ржавый металл. При езде же машина ужасно гремела и гудела, распространяя за собой облако густого насыщенного серого выхлопа, который периодически, в моменты разгона, становился черным, как дым из трубы угольного паровоза. Отчасти поэтому Майский полностью затонировал свой автомобиль и всегда старался во время движения держаться правее, ближе к обочине, но все равно с регулярной периодичностью ему попадались водители, которые при первом же его неловком движении или ошибке начинали сигналить и прямо на ходу, открыв окно, обдавали его ругательствами. Все эти унижения Майский уже научился переносить более-менее спокойно, но до сих пор он не мог привыкнуть к ситуациям, когда его вот так, как сейчас подрезал другой автомобиль — это просто выбивало его из колеи.

Еще с минуту Майский стоял у обочины, пытаясь прийти в себя и одновременно ожидая пока внедорожник скроется из виду. Наконец он собрался мыслями, завел машину и тронулся, но сразу почувствовал, что не в состоянии был управлять сейчас автомобилем. Его движения были скованными и напряженными: он с силой вцепился в руль, с трудом переключал скорости, и колебался в неуверенности перед тем, как произвести любое, даже самое элементарное действие, так что если бы на пути у него появилась стена, он, скорее всего, въехал бы прямо в нее, так и не решившись ни затормозить, ни отвернуть в какую-нибудь сторону. К счастью, улица, по которой он сейчас двигался, была широкой, свободной, ровной и прямой и через некоторое время оцепенение, охватившее Майского, несколько отошло. Но только он чуть-чуть опомнился как, сам не зная для чего, тут же поспешил вернуть себе то состояние души, когда его подрезал внедорожник. Прежние эмоции вдруг возродились в нем, и он снова испытал, хотя уже и не так ярко, перенесенное чувство сильнейшего испуга. В этот момент все внутри Майского вскипело от возмущения; какая-то нервическая озлобленность на водителя внедорожника охватила его. В негодовании подумал он о том, что совсем не хотел выезжать за свою полосу, что дорога была пустая, а ехал он медленно и опасности-то почти никакой и не представлял. Думал он и о том, что было совершенным идиотизмом нарочно подрезать другую машину, что вряд ли водитель этого внедорожника повел бы себя так