Фронда стремится построить общество, справедливое для всех. Она борется против всех кровопийц, реальных и фигуральных: вампиров, которые питаются простолюдинами; хозяев, которые процветают, эксплуатируя рабов.

Зашари вскинул подбородок:

– Что ты знаешь о рабстве, Жанна Фруаделак? Что ты знаешь о страданиях тех миллионов, которых вырвали из родного континента, чтобы обратить в рабов? Учитывая закон о невыезде, много ли ты видела городов и селений до своего приезда в Версаль?

Масштабы преступления, в течение веков совершаемого против части человечества, сокрушали. Перед дорожным катком Истории я ощущала себя песчинкой, не способной изменить ее ход, хотя понимала, что достаточно и крупинки, чтобы застопорить работу привычно откатанной машины смерти.

– Ты прав, Зашари, – прошептала я. – Маски сняты: Жанна – всего лишь мелкая простолюдинка из глубинки Оверни, не видевшая большого мира. Я никогда не смогу поставить себя на место жертв, которыми являются чернокожие рабы из Америки, но могу попытаться узнать и уважительно тебя выслушать, тебя, кто близок к ним.

Ноги Зашари, сильные и крепкие, как колья, согнулись, а за ними и все тело. Впервые с момента появления в гроте юноша разрешил себе сесть. Его плечи ссутулились, шпага упала на камень. Я ни разу не видела луизианца в минуты слабости, он замкнулся в своем стремлении служить Королю, замуровался вместе со своим прошлым, своими воспоминаниями, чувствами, чтобы версальский Двор мог лицезреть непреклонного оруженосца, этакую бронзовую статую.

Но основание статуи пошатнулось. Одно дружеское слово, и болезненное прошлое всколыхнуло память. Перед благородной Дианой де Гастефриш юноша не мог открыть своего сердца, глядя в лицо простолюдинки Жанны Фруаделак, он, наконец, сдался.

– Я мог бы догадаться, что Король ничего не предпримет, – задумчиво и тихо произнес Зашари.

Реверберация[164] грота позволяла шепоту звучать отчетливо, как если бы оруженосец стоял рядом со мной.

– Должен был понять: Нетленный не поднимет и мизинца своей бессмертной руки… той самой, которая триста лет назад подписала позорный Черный кодекс. Какой же я дурак! Поверил в то, что смогу изменить его! – Мужественное лицо скривила горькая гримаса. – Отец и мать в Гран-Домене рассчитывают на меня.

– Ты сын рабыни и Филибера де Гран-Домена, который даровал тебе свободу? – мягко поинтересовалась я.

Глаза юноши полыхнули огнем:

– Никто мне ничего не даровал, свою свободу я вырвал!

Давно подавляемый бунт, наконец, вырвался наружу: крик души взорвал оруженосца, реверберируя под скалистыми сводами. Его пыл потряс меня. Он мощно перекликался с моими собственными чаяниями. Я бросила взгляд на крепко спящего Стерлинга.

– У этого склепа все шансы стать нашей гробницей, – произнес Заш тише. – Но если каким-то чудом мы ускользнем от сирен, передо мной встанет дилемма: предать тебя смерти именем Короля Тьмы или вступить в ряды фрондеров. Последние несколько часов я только и делаю, что вновь и вновь вспоминаю все, что пережил, приехав во Францию, обдумываю то, что ты высказала мне тогда ночью, на палубе «Ураноса». Не желаю становиться новым Сураджем и напрасно надеяться на добрый жест Нетленного – его никогда не будет. Время уходит, а его и так мало.

Он поморщился при упоминании мистического обратного отсчета. Время чего? Какая срочность приперла его к стенке? Моя задача привлечь юношу на нашу сторону, на сторону Фронды!

Я открыла рот, приготовившись привести веские доводы, но он опередил меня:

– Я пощажу тебя, Жанна. И попрошусь в ряды Фронды. Таков мой выбор. – Зашари тряхнул головой, как бы подкрепляя свое решение, противоречившее всему, во что он верил, когда прибыл в Версаль. – Я буду бороться за спасение рабов с тем же рвением, которое тратил на службу Короля.

Категоричность его слов взволновала меня, я понимала масштаб разрыва идеалов для юноши, чувствовала, что сейчас он готов открыть свое сердце.

– Ты сорвала маску, Жанна, теперь моя очередь сбросить доспехи. Тебе и мне предстоит продолжить борьбу не оруженосцами при ярком свете дня, а изгоями в полной темноте. Видишь ли, ты не единственная, кто хранит секреты: вопреки тому, что написано в моих бумагах о происхождении, я не являюсь сыном Филибера де Гран-Домена.

У меня перехватило дыхание: фальшивые бумаги о дворянстве? А я считала себя единственной подопечной Короля, кто сфальсифицировал документы личности. Подумать только: самый ревностный оруженосец Нетленного тоже прибегнул к подобной стратагеме[165]!

– Но имя моей матери указано верно. Ее зовут Аньес де Ля Розре, она из мелких дворян Нового Орлеана. Ее обедневшая семья устроила брак с Филибером де Гран-Доменом. Молодая невеста отличалась умом и красотой, муж богатством и властью, а также злостью и жестокостью в избытке, о чем бедная девушка не подозревала. К тому же он был на пятнадцать лет старше. В Гран-Домене с рабами обращались хуже, чем на других плантациях, и смертность была выше. Чернокожие крестьяне и белые слуги тряслись от страха перед хозяином. Каждый опасался за свою жизнь под игом надсмотрщиков – горстки бесчеловечных мужчин, которых Филибер сделал своей охраной; грубых безродных животных, поклявшихся ему в абсолютной верности. С первых дней этого проклятого союза Аньес, желая смягчить судьбу несчастных, навлекла гнев мужа. Молодая писательница, изучавшая гуманитарные науки, осмелилась мечтать о том, как облегчить жизнь эксплуатируемых, и даже задумывалась о полной отмене рабства… Тайком от жестокого мужа она посещала хижины рабов, проводила с ними время, заботилась об их ранах, снабжала книгами и продовольствием. Тиран обнаружил экстравагантные эскапады молодой жены, запретил ей покидать поместье и сжег всю ее библиотеку, сопровождая позорное действо словами, которые она запомнила на всю жизнь: «Женщинам, как и рабам, не нужно читать, ибо они – лишь тело без разума. Руки одних служат для производства сахара, животы других для производства наследников».

Зашари сжал челюсть, играя желваками, будто хотел размолоть эти гнусные слова и превратить их в месиво.

– Производство наследников… – повторил он сквозь зубы. – Филибер де Гран-Домен был одержим идеей наследника. В течение многих лет Факультет Луизианы предлагал ему трансмутацию, как вознаграждение за денежные поступления, что его плантация приносила Короне, но Филибер жаждал сперва заделать наследника мужского пола, ибо трансмутация, даруя вечную жизнь, отнимала способность размножаться смертным способом. Тогда и начались мучения молодой жены. Напрасно каждую ночь со все возрастающей жестокостью Гран-Домен посещал ее спальню, женщина оставалась бесплодной. Чем больше попыток старого мужа заканчивалось неудачей, тем злобнее он становился, осыпал Аньес проклятиями, убежденный в том, что вина лежит на ней, слишком самодовольный, чтобы задуматься о стерильности собственного семени. Мать сообщала мне о злоупотреблениях Филибера, о них я не осмелюсь поведать тебе.

Желваки юноши вновь перекатывались на его щеках. Казалось,