– Однажды произошла трагедия. Аньес забеременела. Она поняла это по утренней тошноте и усталости, по набухшей, болезненной груди. Мать ничего не сказала мужу, решившись избавиться от ребенка. Одна опытная травница из домашней прислуги согласилась помочь и приготовила девушке отвар из белладонны, безвременника, мака и барвинка[166]. Но один из соглядатаев хозяина перехватил саше… Филибер де Гран-Домен впал в безумную ярость, уязвленный тем, что молодая жена отказывалась вынашивать его потомство. Он запер Аньес в комнате, словно телку в коровнике, приставил к ней фермера, обычно помогавшего коровам телиться, отдав тому отвратительный приказ: спасти ребенка и принести в жертву женщину, так как после рождения наследника нужды в ней не было. Мать прожила девять мучительных месяцев, зная, что вынашивает ребенка не от Филибера де Гран-Домена. Тем ребенком был я.

Жестокость истории ошеломила меня. В голосе Зашари не было ни горечи, ни обиды на женщину, которая хотела отправить его в небытие, только искреннее сострадание к ней.

– Самая благородная в мире причина побудила мою мать поступить так, а не иначе, – признался луизианец, увидев в моих округлившихся глазах вопросы. – Она хотела спасти любимого человека, его семью и, конечно, другие жизни. Потому что, даже живя в удушливой тюрьме своего брака, молодая женщина продолжала посещать хижины рабов на окраине байю[167], ухаживать за несчастными, кормить, несмотря на запрет мужа. Там и встретила любовь в объятиях моего отца, молодого чернокожего мужчины, который родился воином в Африке, был схвачен в битве в Дагомее, а после отправлен в Америку. Между ними завязались запретные отношения – абсолютное табу в расистском высшем обществе Луизианы. Их чувство, это яркое безумие, подпитываемое украденными мгновениями и мечтой о побеге, оскорбляло ничтожные законы вице-королевства. Аньес называла возлюбленного не рабским именем Адам, официально закрепленным за ним в книге регистрации плантации, а Аджиле, настоящим именем отца, означающим принц. Имя, как по заказу созданное для него, для истинного принца воинов.

Зашари умолк, вероятно, заново переживая волшебные мгновенья тайных встреч родителей, о которых они ему сотни раз рассказывали.

– Запертая в комнате без окон, Аньес не имела возможности бежать. Узница знала о том, что цвет кожи новорожденного раскроет ее измену, а значит, будут искать отца ребенка, чтобы казнить, и соучастников, чтобы наказать.

Я представила себя на месте Аньес, вынашивающей плод безумной страсти и прекрасно осознающей, что рождение ребенка приведет к смерти любимого. Сколько часов, дней, недель пыток пришлось пережить молодой девушке! А ему, тайному возлюбленному, через какие муки пришлось ему пройти!

– Я появился на свет после полуночи 25 сентября 281 года Тьмы, – торжественно объявил Зашари. – История гласит, что Филибер де Гран-Домен не сразу понял, что новорожденный – не его сын. Этот мужлан, не догадывающийся о своем бесплодии, ожидал увидеть наследника белым. Надсмотрщики же его слишком боялись, чтобы открыть правду сразу после рождения младенца. Возможно, шампанское, которое перепил хозяин, отмечая свое отцовство, исказило его суждение. Но ночь угасла, наступил рассвет, при свете дня цвет моей кожи разрушил его иллюзии. В Гран-Домена воплотился сам сатана. Он не стал требовать имени моего отца, как предполагала мама. Нет. Он приказал уничтожить всех рабов мужского пола плантации. Не считаясь ни с рыночной, ни с тем более человеческой ценностью. Садист-демон хотел только одного: пролить как можно больше крови.

Я с трудом сглотнула, чувствуя, как внутренности живота скрутились в тугой узел, будто сама стала участницей тех страшных событий. Первые часы жизни Зашари отмечены потоками крови и слез, он нес в себе печать бедствия человечества.

– Резня началась на рассвете. Но впервые жестокость Филибера де Гран-Домена натолкнулась на непредвиденное препятствие. Ночью, когда хозяин, отмечая отцовство, опрокидывал в себя бокал за бокалом, неслыханная новость о рождении метиса пронеслась по плантации. Рабы, чувствуя угрозу, нависшую над их головами, успели объединиться под командованием Аджиле. Лопаты, палки, столярные пилы – все, что было под рукой, собрали в противовес огнестрельному оружию надсмотрщиков. Вопли проклятий старого сеньора раздались с первыми лучами утра: «Я убью! Всех!» После десятилетий террора на плантации Филибер де Гран-Домен совершил ошибку. Тиран мог вечно угнетать рабов, пока давал им возможность выжить; но, отнимая малейшую надежду на жизнь, он разрушил последние барьеры, сдерживающие страдальцев от яростного сопротивления. Битва была отчаянной в то утро. Из двухсот рабов плантации половину нашли мертвыми. Все двадцать надсмотрщиков до последнего были вырезаны. К этим зловещим цифрам добавь несколько слуг, попавших под перекрестный огонь. Главный виновник бойни встретил смерть от рук той, которую так долго мучил. Пока мужчины сражались в полях, он, опьянев от вина и ненависти, поднялся в спальню к жене, чтобы убить мать и ребенка; но у молодой девушки хватило сил встать с родильного ложа и размозжить череп ненавистного старика ударом канделябра.

Юноша вновь умолк. Сцена жуткого побоища тяжелой могильной плитой повисла в гробовой тишине пещеры. Я всегда подозревала, что луизианец хранил тайну, но была далека от мысли, насколько страшной она была. Другие, как Бледный Фебюс, сломались, пройдя через трагедию прошлого, но не Зашари.

– Твой отец Аджиле выжил в баталии? – боясь своего вопроса, тихо спросила я.

Зашари кивнул:

– Да, ему ампутировали простреленную руку. Даже покалеченный он отличается большим благородством: смелый и дальновидный, справедливый и рассудительный. В течение девятнадцати лет он управляет плантацией вместе с моей мамой.

Луизианец приподнял голову, демонстрируя сильную шею, волевой профиль. В приглушенном свечении пещеры я не знала, на кого смотрела в тот момент – на отца или сына? В одном я не сомневалась: это был воин.

– С осени 281 года мама держит ставни самой высокой комнаты поместья плотно закрытыми. Ей удалось убедить аристократов региона, что Филибер де Гран-Домен подхватил лихорадку байю и с тех пор прикован к постели. У этого ничтожного человека не было друзей, только коммерческие партнеры, которые удовлетворились ведением дел с представителем владельца. О надсмотрщиках, этих мужланах без семей, тоже никто не обеспокоился. Согласно официальной версии, они все еще щелкают кнутами по полям, хотя на деле давно гниют в земле.

Я на мгновение задумалась над поворотом судьбы, заставившей останки палачей, убивавших рабов, удобрять сахарный тростник.

– Подделав подчерк мужа и получив чистый бланк, мама вступила в управление доменом. Она объявила меня ребенком Филибера от красавицы рабыни Симони и добилась моего признания с помощью той же игры с поддельными декларациями. Плантация Гран-Домен до сих пор производит сахар в большом количестве. Но за воздвигнутыми стенами вокруг нее эксплуатация