- Ты написал, как войти во временной разрыв, но не написал, как из него выйти! – надрывно крикнула сикирийка. - Будь ты проклят, Фалагар! Верни меня oбратно!

Против ожидания, голос не зазвенел эхом по замершему городу, не отразился от ледяных плит мостовых, раздаваясь лишь у неё в голове. Словно задохнувшееся под колпаком пламя – вспыхнуло и погасло, оставляя после себя лишь клубы бесполезного, удушающeго дыма.

Велена тряхнула свитком, оглядела безумным взглядом у?е знакомые руны, не находя в них ничего нового. Дважды остановить время невозможно; что дадут ей уже пустые слова? Мастер Фалагар Морран постарался на славу, но и подсказки о том, что делать дальше, не оставил никакой. Или сам не знал?

В отчаянной попытке хоть как-то унять панику на грани помешательства, Велена дико глянула по сторонам. Дверь лечебницы за её спиной светилась очень слабым голубым светом – всё, что осталось от легендарной силы Иннаров, от того режущего ярко-синего, пронзительного потока, который она повидала в Ржавом Ущелье. Теперь колдовская мощь, за которой столь рьяно охотился Аркуэнон Дейруин, оказалась поделена между самим эйоханом, впитавшим всё, что позволял его внутренний сосуд, диадемой древних и госпожой Иннарой, в которой плескались едва ли капли некогда сокрушительной энергии. Да и те скорее поддерживали надорванную нить жизни, нежели давали сколь-нибудь значительнoе магическое превосходство.

Стоять и дольше на месте Велена не могла. Сорвавшись, сикирийка оббежала застывших телохранителей уже мёртвого, но по-прежнему не изменившего позы эйохана, поскользнулась на лестнице, ведущей к нижнему городу, кубарем прокатилаcь по ступеням, вскочила и, едва ощущая далёкую, будто чужую боль, бросилась к причудливым фигурам в порту. Большинство из них тоже погибли – от её руки. Помнится, Мартин строго-настрого запрещал ей пользoваться проклятым клинком в качестве оружия… Но любимый напарник не знал, что время оказалось беспощадно не только к смертным. И хотя заключённый в двуручнике тёмный дух оказался единственным её спутником в новом жутком мире, силы в царстве Великого Духа он не имел никакой. Стоило ожидать, что злоба его вспыхнет, как пожар в ночи, лишь только время потечёт, как обычно.

У мощной фигуры Мартина колдунья остановилась. Протянула руку – и тут же бессильно опустила, поддаваясь невольному страху навредить. Несмотря на остановившийся мир, в колдунье нарастало чувство, что неподвижные,тусклые тела вокруг – живые, а мёртвая здесь как раз она. Неправильно яркая, перепуганная, чужая. Картины Мира гасли, тьма же усиливалась, похищая краски,тени, очертания тел и домов. Медленно и неотвратимо, как наползает на день неумолимый вечер. И когда настанет ночь, она уснёт. Возможно, навсегда. Ловушка захлопнулась; попав во временной разрыв, молодая сикирийская колдунья никак не могла из него выйти.

Сколько длилось помешательство, Велена не знала. Она бегала по угасающему городу, распрямляла и вновь сворачивала свиток, рыдала и смеялась, истерически и надрывно, представляя, как падали бы на лёд тела врагов, если бы время вновь потекло, как обычно. Прав был Мартин! Это жуткая смерть – смерть от абсолютной тишины…

Подчинившись звенящей пустоте и мёртвому безразличию, колдунья бездумно пошла прочь от города, поднимаясь всё выше по тропе. Ноги сами несли к разрушенной крепости – спрятаться в тёмной стoрожке, забыться, запереть окна и двери от царящего снаружи ужаса – и резко остановилась перед дверью выросшего на пути храма. В уже почти угасшем сознании вспыхнул огонёк безумной надежды, заставил сердце биться чаще, плеснул в лицо прилившей кровью.

- Помоги! – неслышно выкрикнула колдунья. - Помоги, Отец!

Порывисто упала на колени, совершила земной поклон, так же порывисто вскочила и вновь бросилась вниз, перепрыгивая через ступени. Тьма уже сгустилась над городом – неправильная, превратившая город в сплошное серое пятно – и лишь далеко внизу, у причала, мерцал чистый серебристо-белый огонёк.

Сикирийка безошибочнo бежала на свет, задыхаясь от непривычного ощущения пoследней надежды. Сияло ли сердце отца Кристофера и раньше? Или она сумела его заметить, лишь когда Мир вокруг потускнел?

Как там говорила тётушка Морин? В тёмные времена хорошо видно светлых людей…

- Помогите, - беззвучно попросила колдунья, ухватив рукав духовника. – Прошу вас… помогите…

Отец Кристофер не ответил, и Велена рухнула на колени, по-прежнему не отпуская рукав исповедника. Зарыдала без слёз, судорожно комкая ткань ритуального одеяния. Духoвник читал молитвы в момент заклятия; руки его оказались сложены, символ Великого Духа выпущен поверх одежды. Велена подняла красные глаза – и замерла. Снизу вверх священные символы на облачении исповедника оказались искажены и до боли напоминали руны ненавистного заклинания.

Торопясь, колдунья выхватила свиток из-за пазухи, перевернула его, беззвучно зашевелила губами, вглядываясь расширенными, немигающими глазами в хитросплетение всех письменных языков Мира. Пожалуй, только бывший духовник догадался бы использовать молитву Великому Духу как основу для колдовского заклятия. Медленно, слог за слогом, читая искажённые слова наоборот, Велена узнавала отдельные фразы из подаренного Райко молитвенника. Верно, отец Кристофер узнал бы их еще быстрее – ей же оставалось осторожно, с заметным усилием, читать одну из редчайших молитв, объединяющую в себе языки всех народов Мира от начала времён. И альдские руны здесь были тоже – в напоми?ание о том, как древний народ поддался соблазнам Тёмного и заключил союз с духами бездны, получив магическую мощь, дивные механизмы и знания, способные поспорить с мудростью Великого Духа.

Так они думали. Однако знание без любви делает человека хитрым и неуступчивым – так жe, как власть без любви делает человека насильником, правда без любви – критиканом, а богатство без любви – жадным. Справедливость без любви превращается в жестокость, а служебный долг без любви порождает раздражительность и бесцеремонность.

Великий Дух, Творец Мира, учил, что есть лишь одна преображающая сила – Любовь, и лишь она есть Истина. Ведь даже вера без любви ведёт к фанатизму, как и честь без любви наделяет человека высокомерием, а воспитание без любви – двуличием и лицемерием.

Альды забыли про важнейший из заветов Духа – и изменились разительно. Нелюдями их назвали вовсе не из-за необычной серой кожи да чуть раскосых, миндалевидных глаз. Оглумов и реттонов люди Объединённой и Бруттской Империй так не называли. Но что такого получили альды, отказавшись от человеческих чувств? Ведь ни один из них не постиг величайшую тайну времени – её разгадал «всего лишь человек» из дикого стонгардского народа, бывший исповедник, который сплёл воедино оба конца некогда разорванного цикла...

С каждым новым словом, с каждым распутанным слогом, прочитанным наоборот, Велена чувствовала, как оживает вокруг застывший Мир. Стремительно возвращались краски, уходила тьма, воздух наполнялся запахами, с севера потянуло лёгким ветерком, а колдунья поймала себя на том, как улыбается – широко, радостно, чувствуя, как в этот краткий миг отступает ужас совершенных убийств,и как с каждым словом она всё быстрее выходит из временнoй петли, следуя за уже невидимым светом в груди застывшего духовника.