Их изгнали, причем Людовик по своей слабости пытался было пойти на компромисс со всеми, но генерал ордена ответил ему: «Да будут как были, или вовсе не будут».

Пока же сама Помпадур чувствовала, что ее срок приближается к исходу. Долгие годы она забавляла короля, руководила им, работала за него, закрывала глаза на его холодность и не замечала его амурных дел. Ее грызли и искушали заботы.

Собственно, здоровье ее никогда не отличалось особой крепостью. Поэтому хвори к ней цеплялись почти сразу же, и переносила она их хоть и стоически, но тяжело. С годами здоровье ухудшалось.

Она все острее и пронзительнее начинала чувствовать свои годы – еще в 1752 году она уже ощущает себя долго жившим человеком (микробы королевской хандры, по-видимому, не миновали и ее): «…я имею старшую дочь, которую мне также скоро должно выдать, и сие мне предвещает, что я вхожу в лета, хотя тщеславие и мое зеркало противное мне показывает. Какая участь женщин! Они не более живут, то есть, они не более нравятся, как только пятнадцать лет: стоит труда, чтобы быть пригожей. Другой в женщинах признак старости, когда сердце в состоянии чувствовать дружбу к их собственному полу; ибо молодые, кроме себя самих, ничего не любят. Сей знак я также в себе нахожу: я Вас (письмо адресовано к герцогине де Буфлер. – Примеч. авт.) и несколько других люблю с такой нежностью, к которой никак не почитала себя способной. Дружба во все времена приносит удовольствие; но в старости она есть необходимость. Я чувствую сию потребность, что мне предвозвещает, что я недалеко от пределов своих нахожусь».

Предел наступил в 1764 году: Помпадур простудилась при поездке Людовика в Шуази, поездке традиционной, из которой и ей подобных и состоял королевский календарь. Не ехать было нельзя – не приглашенный в эти поездки автоматически выбывал из дворцовых игр. Неприсутствие здесь означало для маркизы, что она упустит руку с пульса придворной жизни. С другой же стороны, она не могла показать Людовику (который был таким же эгоистом, как и его предшественник), что она больна – ибо этим она бы могла наскучить ему. Поэтому оставалось положиться лишь на судьбу.

Судьба, так долго бывшая благосклонной к ней, на этот раз не смилостивилась: легкое простудное недомогание перешло в злокачественную лихорадку.

Уже зная, что умирает, Помпадур сохраняла присутствие духа и была эпически спокойна. За несколько часов перед смертью к ней пришел священник. Когда он прошелся с ней, маркиза сказала ему: «Подождите немного, и мы уйдем вместе…»

Сразу после ее смерти труп маркизы бросили обнаженным на носилки и накрыли простыней. Два носильщика унесли ее тело (ибо по закону нельзя было оставлять труп в королевском дворце, где ничто не должно напоминать там о конце жизни) и принесли в особое помещение.

Мадам Помпадур за вышивкой. Один из последних прижизненных портретов. Художник Ф.-Ю. Друэ

В день ее похорон свирепствовала буря, и под зловещий вой ветра кортеж ушел по парижскому тракту, ибо Помпадур уже давно высказала пожелание быть похороненной на Вандомской площади, в монастыре капуцинок.

Король не высказал по случаю ее смерти никакой печали. Лишь молча простоял на балконе, глядя на удаляющийся кортеж. Два вечера он соблюдал траур (т. е. уединение), затем жизнь покатилась как всегда. Двор же волновался вопросом – кто станет преемницей Помпадур? Народ ликовал…

Никто не помнил слов маркизы, написанных ею еще в 1747 году: «…Я твердо уверена, что царствование Людовика XV никогда не будет царствием побед: в нынешние времена французы весьма различествуют от минувшего столетия».

Столь же разительно отличалась от своей предшественницы и преемница маркизы – Мария Жанна Бекю, графиня Дюбарри (1746–1793). Происхождение графини Дюбарри, женщины, на которой Людовик XV всерьез подумывал жениться, почти так же, как и у маркизы Помпадур, только в большей степени обыденно, т. е. незнатно. И еще более смутно и загадочно, ибо она происходила из самых низов, а вот из каких – по этому поводу ходило множество версий.

Партия герцога Шуазеля – министра иностранных дел, ставленника Помпадур, который не сразу оценил силу новой фаворитки, за что поплатился отставкой и опалой, – придерживалась версии (которая, по-видимому, самая достоверная, хотя, может быть, и не без полемического задора), что будущая графиня родилась в Вокулере и прозывалась поначалу Жанна Вобернье (напомним, что Вокулер – местность, неразрывно связанная с жизнью Жанны Д’Арк, т. е. если одна девица из Вокулера когда-то спасла одного из французских королей, то нынешняя погубит другого).

Подросшая Жанна оказывается в Париже в модном магазине, где все вскоре оценили красоту новой модистки мадемуазель Л’Анж (т. е. ангел).

Портрет графини Дюбарри. Художник М.-Э.-Л. Виже-Лебрен

И, действительно, картина, написанная вскоре после этого последним из Ванлоо, будет изображать прелестную и грациозную пастушку: черные, продолговатые глаза под дугообразными бровями, маленький, изящно обрисованный нос, алые губы, прекрасные белые зубы, овал лица, напоминающий голову Стюартов ван Дейка, очаровательно-окугленная грудь, гибкий и стройный стан, огонь юности, брызжущий из всего ее естества.

Не удивительно, что встретившего ее как-то раз графа Жано Дюбарри она поразила своей красотой.

Граф этот был лицо в Париже оригинальное и известное. Первоначально он служил при министерстве иностранных дел, потом был подрядчиком при французских войсках, позднее занимался подрядами на Корсике. По натуре он был интриганом, двоедушным хвастуном и безмерным нахалом. Но отнюдь не бездарным, обладал изящной наружностью, острым умом, находчивостью, неисчерпаемой веселостью. Все эти совокупно взятые черты привели к тому, что, испробовав множество занятий, он, наконец, остановился на профессии сводничества, придав себе при этом дипломатический вид и держа себя вельможей. То есть он стал великосветским сводником.

Поэтому из красоты Л’Анж он почти сразу же сделал практические выводы и предложил ей и ее матери поселиться у него, «чтобы заведовать хозяйством и приемами». Подобные предложения в то время встречались довольно часто – для них даже существовал особый термин «склеенные браки».

Агенты начальника полиции Сартина отмечали 14 декабря 1764 года появление в театре «девятнадцатилетней девушки высокого роста, стройного телосложения, с благородной осанкой и очень красивой собою; это – девица Вобернье, любовница Дюбарри, который показывает ее в