только тяжелым дыханием и высоким, тонким свистом охотящихся ласточек.

— Не уверен, — сказал Джейми, осторожно формулируя мысль, — смог ли бы я умереть за идею. Нет, это прекрасно, — поспешно добавил он. — Только… Я спросил Брианну насчет тех, кто придумывает идеи и облекает их в слова, — многие ли из них сражались в реальности?

— Вы имеете в виду, во время революции? Вряд ли они сами воевали, — с сомнением произнес Роджер. — То есть будут воевать. За исключением Джорджа Вашингтона, хотя он не из тех, кто много разглагольствует.

— Он умеет разговаривать с солдатами, уж поверь, — криво усмехнулся Джейми. — А не с королем или газетчиками.

— Конечно. Однако, — справедливости ради уточнил Роджер, отводя смолистую сосновую ветку, от которой ладонь тут же стала липкой, — Джон Адамс, Бен Франклин и другие мыслители с говорунами рискуют своей шеей так же, как вы… как все мы.

— Да.

Склон круто пошел вверх, и какое-то время они поднимались молча, нащупывая путь по неровной гравийной осыпи.

— Думаю, я не смог бы умереть — или повести людей на смерть — только за идею свободы. Не теперь.

— Не теперь? — с удивлением повторил Роджер. — А раньше?

— Да. Когда ты с моей дочкой и детьми был… там. — Роджер уловил короткий взмах руки в направлении далекого будущего. — Потому что тогда мои поступки здесь… имели бы значение, так? Для всех вас. И я бы сражался ради вас. — Его голос смягчился. — Ведь для того я и рожден, понимаешь?

— Понимаю, — тихо сказал Роджер. — Вы всегда знали, не так ли? Для чего созданы.

Джейми удивленно хмыкнул.

— И когда же, по-твоему, я это понял? — с улыбкой спросил он. — Уж не в Леохе ли, подбивая приятелей на разные проделки? Может, стоит и в них исповедаться?

Роджер отмахнулся.

— Наши поступки повлияют на судьбы Джема и Мэнди — и наших потомков после них, — сказал он. При условии, что Джем и Мэнди выживут и заведут собственных детей, — добавил Роджер про себя, и от этой мысли у него в животе похолодело.

Джейми резко остановился, и Роджеру пришлось свернуть, чтобы избежать столкновения.

— Гляди, — сказал тесть.

Они стояли на вершине невысокого холма. Деревья чуть расступились, и перед ними простерся Ридж — большой северный участок долины чернел на фоне поблекшей синевы неба. Однако непроглядную темноту пронзали крошечные огоньки: свет из окон и вылетающие из дюжины дымоходов искры.

— Дело не только в наших женах и детях. — Джейми кивнул в сторону огней. — А еще и во всех них.

В его голосе прозвучала необычная нотка гордости, смешанной с печалью и покорностью.

Во всех них.

Роджер знал, что в Ридже семьдесят три домохозяйства. Он видел бухгалтерские книги Джейми, в которых тот скрупулезно отмечал убытки и достаток каждой семьи арендаторов, занимавших его землю — и мысли.

— «И теперь так скажи рабу Моему Давиду: так говорит Господь Саваоф: Я взял тебя от стада овец, чтобы ты был вождем народа Моего, Израиля»[83].

Цитата пришла на ум неожиданно, и он произнес ее вслух, не успев подумать.

Джейми глубоко и шумно вздохнул.

— Да, с овцами было бы проще, — сказал он, а затем резко добавил: — В книге Фрэнка Рэндолла говорится, что армии пойдут на юг, хотя это и без него ясно. Я не смогу защитить Клэр, Брианну, детей — всех их, — если война придет в Ридж. — Тесть кивнул в сторону далеких искр. Роджер понял, что под «ними» он имел в виду поселенцев — своих людей.

Не дожидаясь ответа, Джейми поправил корзину и начал спускаться.

Тропа сузилась, и они задевали друг друга плечами. Роджер чуть отстал, следуя на шаг позади тестя. Месяц, тонкий словно щепка, сегодня взошел поздно. Было темно, и морозный воздух щипал кожу.

— Я помогу вам защитить их, — хрипло сказал он Джейми в спину.

— Знаю, — тихо ответил тот.

Повисла короткая пауза, будто от него ждали продолжения, и Роджер произнес в тишину ночи:

— Своим телом. И душой, если потребуется.

Он видел силуэт Джейми: тесть глубоко вздохнул, и на выдохе его плечи расслабились. Теперь они зашагали бодрее. Тропа то и дело пропадала из виду, и они сбивались с пути; кусты царапали босые ноги.

На краю поляны возле дома Джейми остановился, подождал Роджера и положил руку ему на плечо.

— То, что происходит на войне… твои поступки… не проходит бесследно, — тихо сказал он. — Хоть ты и священник, тебя это тоже заденет, помяни мое слово. Мне очень жаль.

Не проходит бесследно. Мне очень жаль. Однако Роджер промолчал и лишь слегка коснулся ладони тестя на своем плече. Затем Джейми убрал руку, и они молча пошли домой.

24

Ночные тревоги

Адсо, лениво растянувшийся на столе, будто меховой шарф, открыл глаза и тихо вопросительно мяукнул в ответ на скрежет.

— Несъедобно, — сказала я ему, стряхивая с ложки последний шарик мази из горечавки.

Большие серовато-зеленые глаза снова сомкнулись в щелочки, однако не закрылись полностью, и кончик хвоста начал подрагивать. Кот на что-то смотрел. Я обернулась и увидела в дверях Джемми, кутающегося в потрепанную отцовскую рубаху из голубого ситца. Она почти доходила внуку до ступней и сползала с худенького плеча, но он не обращал на это внимания, торопясь мне что-то сообщить.

— Бабушка! Фанни приплохело!

— Поплохело, — машинально поправила я, закупоривая банку с мазью, чтобы Адсо не сунул в нее нос. — Что случилось?

— Она свернулась, как мокрица, и стонет от боли в животе. Бабушка, у нее кровь на ночнушке!

— Понятно. — Я отпустила банку с листьями перечной мяты, к которой потянулась первым делом, и взамен достала с верхней полки маленький кисейный мешочек. Он лежал там наготове уже пару месяцев. — С ней все в порядке, милый. Или скоро будет. Где Мэнди?

Дети спали в одной комнате и довольно часто — в одной постели. Было обычным делом, заглянув к ним ночью, обнаружить всех четверых вместе, сладко свернувшихся на тюфяке в общей куче из влажных тел и одежды. Утром Жермен ушел на охоту с Бобби Хиггинсом и Эйданом. Джемми остался, потому что вчера порезал ногу. Мэнди тоже находилась дома. Вряд ли ее неотвязное любопытство и излишняя разговорчивость помогли бы в сложившейся ситуации.

— Спит, — ответил Джем, наблюдая, как я бросаю узелок с травами в глиняный чайник и заливаю его кипятком. — Для чего это питье, бабушка?