пересмотру радикальные уступки в одной сфере ради другой (например, путем перехода на неполный рабочий день, отказа от ответственных должностей или решения иметь только одного ребенка или вовсе не выходить замуж)»[60]. Около половины замужних женщин и тридцать процентов незамужних, по данным исследования 1966 года, заявили, что они ходят на работу в первую очередь по материальным причинам и бросили бы работу, если бы доход семьи оставался на прежнем уровне каким-либо другим способом.

Основная проблема оказалась в том, что если роль и самовосприятие женщин в ГДР значительно изменились, то мужчин – нет. В 1965 году среднее время, затрачиваемое на домашнюю работу в семье из четырех человек, составляло 37,7 часа для жен и 5,5 часа для мужей, при полном рабочем дне у жены. Если мужчинам приходилось тратить в среднем 62,2 часа в неделю на работу, дорогу, работу по дому и уход за детьми, то работающие женщины тратили 80,3 часа. Женщины перенимали прежде преимущественно мужские занятия, а мужчины не брали на себя классические женские обязанности. Таким образом, двойная нагрузка на женщин оставалась одной из отличительных черт социальной политики ГДР вплоть до конца 1980‑х годов. Однако нельзя не отметить, что высокий уровень занятости женщин считался выражением гендерного равенства, по крайней мере частично достигнутого, и воспринимался с большим одобрением[61].

Вера в прогресс, основанный на науке и технике, прочно связывала Восток и Запад. Уверенность, что будущее можно планировать, что уровень процветания можно поднимать бесконечно и что перспективы – радужные, была широко распространена как здесь, так и там, хотя и при условии, что собственная модель порядка в каждой стране возьмет верх. В ГДР западногерманский поворот к плановому мышлению, который ощущался с начала 1960‑х годов, казался лучшим доказательством правильности их собственной экономической и социальной модели, которая преодолела «анархические» законы рынка и поставила на их место рациональное планирование. Таким образом, в эти годы функционеры и ученые в ГДР были пропитаны идеей, «что электронные мозги преодолеют главную слабость системы: ошибочность в человеческом планировании». Физик Манфред фон Арденне, один из самых значительных ученых ГДР, с энтузиазмом объяснял западным журналистам свою идею планирования как центра экономического и политического мышления: «Но планирование все еще несовершенно, потому что обилие необходимой информации не может быть достаточно быстро выработано, найдено, передано людьми. Как только электронные машины возьмут верх, мы преодолеем все трудности. Так что время и техническое развитие работают на нас»[62].

Самые грозные планы были связаны с жилищной программой. И здесь социалистическое строительство явно ополчилось против «буржуазных» зданий конца XIX века в центральных районах городов и заменило их социалистическим городом с широкими улицами, огромными площадями и новыми жилыми массивами на тридцать-сорок тысяч человек, единообразно спроектированными квартирами с современными кухнями и ванными комнатами. Жилплощадь в ГДР была крайне дефицитной; уже в 1970 году в каждой однокомнатной квартире проживало в среднем 1,4 человека. Возраст жилого фонда составлял в среднем 60 лет, в 60 процентах квартир не было ни ванной комнаты, ни туалета, а в 20 процентах не было даже водопровода. Поэтому неудивительно, что запланированные новые жилые поселения, какими бы гигантскими и единообразными они ни были, с нетерпением ожидались населением ГДР, тем более что старые здания в крупных городах не были учтены в жилищных планах и продолжали ветшать.

Однако постепенное разрушение старых зданий было вызвано, как часто предполагается, не идеологической концепцией ликвидации капиталистического города, а расчетами, сделанными при планировании строительства. Согласно им, производительность труда рабочего на стройке оценивалась на уровне 17 тысяч марок в год для нового здания и только 9 тысяч марок для ремонта старого здания. Однако в расчет был включен расход материалов, и поскольку для нового здания с огромными сборными бетонными конструкциями он был значительно выше, чем для ремонта крыши старого здания, ремонт откладывали, чтобы не ставить под угрозу показатели производительности труда в отрасли и тем самым выполнение плана – хотя все знали, что ремонт крыши обеспечит жилую площадь с несравненно меньшими средствами.

«Панельные дома» – система быстрого строительства из сборных бетонных элементов – начали завоевывать признание в середине 1960‑х годов и послужили основой для строительства около 700 тысяч новых квартир в 1960‑х годах и более миллиона в 1970‑х. Характеристики социалистического городского планирования в основном соответствовали тем, которые также преобладали в ФРГ в эти годы: разделение функций, уплотнение застройки, удобные для автомобилей центры городов и «свет, воздух и солнце», чтобы преодолеть тесный и нездоровый город периода грюндерства[63].

Через четыре года после возведения стены в ГДР начало устанавливаться нечто похожее на принудительную нормальность. Обеспечивались самые необходимые вещи, что характеризовалось, прежде всего, высоким уровнем социального обеспечения. Безработицы, как в капиталистических государствах, в ГДР не существовало, лишних работников не увольняли, а держали на заводах, даже если это снижало производительность в долгосрочной перспективе. Аренда жилья была дешевой, мест в детских садах, школах и университетах было достаточно, и они были бесплатными, как и медицинское обслуживание и госпитализация. Теперь также были возможны отпуска, особенно на Балтийском море или в горах Гарца, в основном организованные предприятием или Объединением свободных немецких профсоюзов; поездки в социалистические страны приобрели значение только в 1970‑х годах. В дополнение к государственным базам отдыха, как и на Западе, стали очень популярны кемпинги, но здесь возможности для индивидуального дизайна были больше, а государственный контроль – слабее. Кто мог, строил летний домик в сельской местности, «дачу». Личная «ниша» стала общим словом как знак ухода граждан от постоянной публичной политической презентации. Роль спорта возрастала, особенно после того как государство осознало возможности ГДР повысить свой авторитет посредством большого спорта, который привлекал все большее внимание международного сообщества.

Для посетителей из стран Восточного блока ГДР была практически потребительским раем. Для солдат Советской армии это была самая привлекательная заграница в социалистическом мире, и попасть туда было привилегией[64]. Для гостей с Запада, с другой стороны, ГДР казалась путешествием в прошлое. «Старая Германия» – так назвала ее западногерманская журналистка графиня Марион Дёнхоф, посетившая страну в 1964 году. Проселочные дороги, мощенные булыжником, города без кольца особняков, как на Западе, небольшое автомобильное движение, полная темнота ночью без постоянного свечения витрин и рекламных щитов, «а еще есть знакомые проспекты с великолепными старыми деревьями, которые в нашей стране в основном стали жертвами автомобильного движения. Все намного мрачнее, безрадостнее и менее гламурно, но также и проще и скромнее»[65].

Несмотря на все усилия, производство потребительских товаров оставалось ахиллесовой