на «постматериальные» в обществе, в котором большинство населения теперь было базово обеспечено. Сокращение рабочего времени и увеличивавшаяся занятость жен изменили условия традиционной модели семьи. Улучшение образования, уменьшение физически тяжелой и увеличение интеллектуальной работы также изменили ролевую модель мужчин. Промышленное предприятие как прежний главный жизненный ориентир начало терять свое значение, как и социалистическая и католическая социальная среда, которая разрушалась с 1950‑х годов. Попытки государства нормировать частную жизнь все чаще наталкивались на критику и неприятие. Теперь и в ФРГ начались процессы либерализации, прошедшие ранее в других странах Западной Европы и США, где переход к обществу услуг был осуществлен за несколько лет до этого[46].

Сначала этот процесс происходил в основном в среде молодых людей с высшим образованием, но с середины 1960‑х годов он быстро вышел за ее пределы. Однако традиционные ориентации ни в коем случае не были преодолены или маргинализированы. Напротив, оба образа жизни и системы ценностей, как традиционная так и современная, в течение многих лет существовали рядом в многочисленных дифференцированных формах и составляли основу того длительного культурного конфликта, который с тех пор проявлялся, прежде всего, как конфликт поколений между молодыми и пожилыми, а также как политический конфликт между либеральным и консервативным, причем классификация здесь не всегда была однозначной.

Главным вопросом стало взаимоотношение между государством и личностью – как в вопросах участия в общественных делах, так и особенно в сфере семьи, образования и сексуальности, которые государство регулировало многочисленными нормативными актами. В школьном воспитании над традиционными методами обучения, основанными на авторитете и послушании, все больше преобладали подчеркнуто либеральные методы, направленные на участие и консенсус. Авторитет, не легитимированный результатами деятельности, потерял важность и убедительность. Телесные наказания, запрещенные с 1950‑х годов, исчезли из школьной практики – а вместе с ними и ранее широко распространенное одобрение: в 1959 году две трети граждан ФРГ все еще поддерживали базовое разрешение телесных наказаний, в 1971 году – только 41 процент, а в 1974 году – 26 процентов. Напротив, в 1974 году с тем, что целью воспитания должны быть «независимость и свобода воли», согласились 53 процента всего населения, а среди выпускников средних школ – 91 процент[47].

Особое значение в этом контексте приобрела сексуальность. Традиционные представления о «моральном законе» предусматривали строгие, карательные нормы, особенно в сфере гендерных отношений и сексуальности: например, принцип вины при разводе, ограниченная правоспособность жен, запрет на гомосексуализм по обоюдному согласию среди взрослых. Многие теперь реагировали на такие правила протестом или, что более эффективно, игнорированием. Регулирование сексуальности больше не рассматривалось как основа социального порядка; скорее, на первый план выходили личное счастье и наслаждение жизнью. Не ориентация на интересы народа и государства, а свободное развитие личности стало руководящей социальной ценностью. Давление общественного мнения усилилось, и с середины 1960‑х годов здесь были проведены фундаментальные изменения: после крупной реформы уголовного законодательства 1969 года сексуальность стала в основном частным делом, а также была декриминализована гомосексуальность. С 1966 года в школах преподается половое воспитание. С помощью противозачаточных таблеток сексуальность можно было отделить от деторождения, что дало возможность многим женщинам испытывать сексуальность без страха. В конце 1960‑х годов адвокат Альбин Эзер уже говорил в ретроспективе о «сексуальном веке»: «О том, о чем молчали столетия, теперь пишут и говорят откровенно <…>. То, что с незапамятных времен считалось моральным проступком самой серьезной степени, теперь является частью естественного опыта каждого подростка, который хочет, чтобы его считали сексуально здоровым и нормальным»[48].

Таким образом, новый подход к сексуальности рассматривался в значительной степени как «прогрессивный», как «освобождение от традиционных ценностей и государственной опеки», по словам историка Сибиллы Штайнбахер. «Новый сексуальный порядок, таким образом, означал просвещение, рациональность и либеральные принципы самоопределения и свободного выбора» и воспринимался как ассоциирующийся с современностью, индивидуальностью и социальной критикой, даже научностью. Журналист Освальд Колле стал самым успешным сексуальным просветителем республики с такими книгами, как «Твоя жена, неизвестное существо», а позже с такими фильмами, как «Сексуальность в партнерстве», и считал себя реформатором, который боролся против двойных стандартов и за освобождение сексуальности. Секс-бум, по словам Штайнбахер, «был отмечен эмансипационной этикой»; даже полупорнографические «Отчеты школьниц», которые достигли большой аудитории в кинотеатрах, вначале все еще имитировали стиль научно-просветительского репортажа.

В конечном итоге как раз здесь, однако, стало очевидно, что разрыв с давними традициями сексуального патернализма вскоре привел к тому, что маятник качнулся в противоположном направлении. В фильмах и журналах женщин показывали как объекты, которыми можно сексуально овладеть в любой момент; противозачаточные таблетки, казалось, оставляли вопрос контрацепции только для женщин, и закрепилась сексуализация повседневной жизни. Освобождение сексуальности от традиционных табу сопровождалось ее коммерциализацией. Ярким выражением этого стало открытие первого магазина эротических товаров Беаты Узе в 1965 году во Фленсбурге. Через четыре года он превратился в корпорацию с семнадцатью магазинами и оборотом в 35 миллионов марок[49].

Вопреки таким преобладающим тенденциям, в эти годы начали устойчиво меняться самовосприятие и самосознание в первую очередь молодых женщин. Увеличивающаяся трудовая занятость, лучшее школьное образование, изменяющиеся структуры семьи предоставили новые возможности для самоопределения, хотя и на фоне массового сопротивления. Мужская ролевая модель также начала меняться. В связи со снижением значимости тяжелой физической работы и все более критическим отношением к армии и милитаризму стали привлекательными менее доминирующие, партнерские черты мужчины, что можно увидеть, например, в новых журналах, таких как «Родители», которые пользовались большим успехом на рынке с 1965 года и рисовали новый, более мягкий образ отца. Внешний вид полов начал сближаться, например, в моде: джинсы, пуловеры, пуховики в равной степени предпочитали и мужчины и женщины. Юноши носили длинные волосы – самый явный признак отхода от традиционного мужского образа. В их среде не одобрялись мускулистые, тренированные тела, а также костюмы, галстуки и шляпы – знаки отличия мужчины из буржуазного слоя[50].

Все эти элементы были особенно сильны и ярко выражены среди молодежи того времени. Разрыв между поколениями, имевший в основном объективные причины, коренящиеся в экономической и социальной динамике того времени, нашел яркое выражение в контрасте между стилем жизни старших поколений и молодежной культурой 1960‑х, которая теперь начала быстро распространяться и определяла популярную культуру последующих десятилетий. Как в до- и послевоенный период, ориентация на популярную музыку из США была элементом западногерманской молодежной культуры в 1950‑х годах, часто опосредованно через американские и британские солдатские станции. Однако рок-н-ролл, как и поп-песни, был уделом рабочего класса; буржуазная молодежь, как правило, слушала классическую музыку или джаз. Все изменилось в