Должны ли мы воодушевиться ограничением государственного насилия по сравнению с временами Майстера Франца? Или же мы должны быть встревожены хрупкостью этого достижения? История Франца Шмидта дает нам куда меньше поводов поздравить себя, чем мы могли бы ожидать от подобной темы. Его жизнь не является источником прямой морали для наших дней. Все, что мы можем, – разделить с этим человеком его радости и разочарования, погружаясь в контекст его мира. По мнению современников, Майстер Франц выполнил свой долг и подарил жителям Нюрнберга чувство порядка и справедливости. По своему собственному мнению, он сдержал обещание, данное отцу, детям и себе, преодолеть напасти, кажущиеся неразрешимыми, укрепленный верой и необычайным успехом в избранном им самим призвании целителя. Мы слишком мало знаем о личном опыте Франца, чтобы сказать, был ли он счастлив. Но можно с уверенностью утверждать, что это была жизнь исключительно целеустремленного человека. Возможно, в жестоком и капризном мире есть надежда в одиночку бросить вызов своей судьбе, преодолеть всеобщую враждебность и стойко пережить череду личных трагедий. Майстер Франц думал именно так. И нет сомнения, что такой акт веры достоин памяти о нем.

Я начал писать эту книгу во время счастливого осеннего семестра в Американской академии в Берлине и не могу представить себе места, более подходящего для зарождающегося проекта. Директор Гэри Смит и его сотрудники воплотили идеал Платона о мыслительной энергии и предоставили стипендиатам долгие часы созерцательной безмятежности на потрясающей вилле в Ванзее, несравненную поддержку, помощь и бесчисленные возможности интеллектуального взаимодействия. Все это венчали феерические ужины от шеф-повара Райнольда Кегеля. Среди многих сотрудников Академии, которые внесли свой вклад в эту идиллическую обстановку, особой благодарности заслуживают Гэри Смит, Джей Магилл, Алисса Бурмайстер, Малте Мау и Йоланда Корб. Моя семья и я были также счастливы познакомиться с исключительно компанейскими товарищами по резиденции, которые участвовали в продолжительных и оживленных беседах, городских приключениях и яростных играх в пинг-понг (Йохен Хелльбек до сих пор должен мне матч-реванш). Я особенно благодарен за дружбу и вдохновение Натану Энгландеру, Рэйчел Сильвер, Джорджу Пэкеру и Лоре Секор. Эта книга также многим обязана щедрости всеми любимого Рика Аткинсона, который не только поделился со мной некоторыми мудрыми советами касательно структуры повествования, но и контактами своего превосходного литературного агента и своего картографа (однако скрыл всех этих «пулитцеров»).

Во время работы в архиве мне значительно помогла квалифицированная помощь доктора Штефана Нета и доктора Клауса Руппрехта в Государственном архиве Бамберга, доктора Арнда Клуге в Городском архиве Хофа, доктора Герхарда Рехтера и доктора Гунтера Фридриха в Государственном архиве Нюрнберга, доктора Андреи Шварц из Регионального церковного архива Нюрнберга, доктора Кристину Зауэр из Городской библиотеки Нюрнберга и доктора Хорста-Дитера Бейерштедта из Городского архива Нюрнберга. Доктор Мартин БауМайстер из Германского национального музея в Нюрнберге щедро уделил мне целое утро, показал и обсудил со мной различные мечи для казни, позволив даже внимательно изучить и опробовать (на безопасном расстоянии) один экземпляр, который мог принадлежать самому Майстеру Францу. Михаэла Отт также порадовала меня продолжительной индивидуальной экскурсией по нюрнбергскому Lochgefängnis (подземелью), терпеливо отвечая на мои самые мудреные вопросы и позволив обмерить и сфотографировать это все еще пугающее место. Доктор Хартмут Фроммер, курировавший замечательное преображение Дома палача в образцовый музей истории уголовного права, неоднократно привечал меня в своем кабинете на вершине башни дома, делился своими обширными знаниями о правовом прошлом Нюрнберга и географии Франконии и познакомил со всеми нюансами знаменитых нюрнбергских колбасок.

Когда я вернулся в Нэшвилл, многие друзья и коллеги помогли мне завершить книгу. Стив Прайор первым прочитал рукопись целиком, а Холли Такер отважно ознакомилась с обширными фрагментами на начальном этапе. Их предложения значительно помогли сделать повествование как более ясным, так и более плавным. Ученый-юрист и талантливый автор Дэн Шарфштайн придирчиво изучил несколько глав, а Эллен Фэннинг прочла всю книгу с позиции молекулярного биолога. В интеллектуальном плане я по-прежнему более всего в долгу перед моими коллегами с исторического факультета Университета Вандербильта, чьи знания и безграничная щедрость продолжают удивлять меня. По справедливости я должен был бы перечислить их всех по имени, но из соображений краткости выделю Майкла Бесса, Билла Каферро, Маршалла Икина, Джима Эпштайна, Питера Лейка, Джейн Лэндерс, Кэтрин Молино, Мэтта Рамзи, Хельмута Смита и Фрэнка Висло. Аспиранты Кристофер Мэйпс, Фрэнсис Колб и Шон Бортц очень помогли в деле редактирования и подбора иллюстраций. Несмотря на все мои усилия, я не смог поставить в тупик Джима Топлона и его отличную команду в межбиблиотечном абонементе Вандербильта – и это не пустые слова. Я благодарю моего проректора Ричарда Маккарти и моего декана Кэролин Девер за их постоянную моральную и финансовую поддержку этого проекта.

Многие другие мои друзья внесли свой вклад в книгу по-разному. Я особенно благодарен Вольфгангу Берингеру, Дженнифер Бевингтон, Тому Брэйди, Джойсу Чаплину, Джейсону Кою, Хайко Дросте, Сигрун Хауде, Клаудии Ярзебовски, Марку Крамеру, Полу Крамеру и его семинару по нарративной истории, Венди Лессер, Мэри Линдеман, Гэри Моршесу, Ханне Мерфи, Тому Робишо, Улинке Рублак, Томасу Шнальке, Герду Шверхофу, Тому Зееману, Ричарду Зиберту, Филу Зоергелю и Джеффу Уотту. Кэти Стюарт, чья работа о палачах служила для меня ориентиром и вдохновляла больше, чем какая-либо другая, спасла меня от поездки в Вену (что само по себе не является чем-то чудовищным), поделившись своей копией имперской реституции Франца Шмидта 1624 года. Я также хотел бы признать, что в долгу перед работавшими до меня исследователями истории немецких палачей раннего Нового времени, что заметно по концевым сноскам, включая авторов прошлого столетия – Альбрехта Келлера, Теодора Хампе, Эльзу Ангстмана и Германа Кнаппа, а также и современных, особенно Ютту Новосадко, Ричарда Эванса, Вольфганга Шильда, Гизелу Вильбертц, Илзу Шуман и покойного Рихарда ван Дюльмена.

Мой агент, Раф Сагалин, сразу поверил в меня и этот проект и мягко познакомил академического историка с дивным новым миром коммерческого книгоиздания. Томас Ле Бьян, мой литературный редактор в издательстве «Хилл и Вонг», также уверил меня в потенциале этой книги своим воодушевляющим энтузиазмом и мудрым советом. Кортни Ходелл, которая просматривала книгу перед печатью, была несравненным наставником (хотя она убеждала меня сократить до минимума иностранные термины). Благодаря ободряющему настрою и творческому подходу Кортни и ее коллег, особенно Джеффа Сероя, Джонатана Липпинкотта, Дебры Хелфанд, Ника Куража и Марка Кротова, мой опыт работы с «Фаррар, Страус и Жиру» стал мечтой автора. Внимательный взгляд и справедливый красный карандаш Стивена Уогли подняли мой текст на новый уровень ясности, а превосходные карты Джина Торпа обеспечили идеальное визуальное представление мира Франца Шмидта.

Подобно всем моим книгам, написанным до нее, эта, к моему собственному удивлению, в конце концов оказалась тоже посвящена семье более, чем чему-либо другому. Я могу только надеяться, что Франц Шмидт наслаждался той же любовью и поддержкой со стороны своих родственников, которой я наслаждался со стороны моих. Моя жена, Бет Монин Харрингтон, остается моим самым щадящим редактором и самым неутомимым сторонником. Ее неустанная борьба с пассивным залогом на этот раз принесла несколько впечатляющих побед, но ошибки продолжают совершаться (и искренне выражаться любовь и благодарность). Наши дети, Джордж и Шарлотта, стали считать Майстера Франца членом семьи и в результате оказались самыми осведомленными школьниками страны по теме преступления и наказания раннего Нового времени (к радости своих друзей и одноклассников). Другие члены моей семьи также потворствовали моей одержимости этой темой и не проявили никаких признаков того, что они не столь сильно, как я, увлечены связанными с ней дискурсами. За их доброе терпение я благодарю ливанских Филлонов и Харрингтонов из Тампы, а также Монинов из Спарты, Джонсборо и Талсы. Наконец, я благодарю своих родителей Джека и Мэрилин Харрингтон, которые всю свою жизнь воплощают пример бескорыстной любви и поддержки. Эту книгу я посвящаю моему отцу с восхищением и благодарностью за то, что он заронил и взрастил семена писательского призвания в своем старшем сыне.