– Надо бы оставить ворогов валятся в чистом поле, чтобы глаза им выклевали черные вороны, а печень выели серые волки. Ведь они принесли нам столько горя и страданий. Однако нельзя такое количество трупов оставлять непогребенными. От этого может пойти моровая болезнь, а вороны и волки ее быстро разнесут по округе. Помнишь, воевода, как год назад мор выкосил у нас многие тысячи людей?

Хворостинин вздохнул:

– Давайте вот что сделаем: гони, Гордей, пленных татар собирать трупы своих соплеменников и складывать их в кучи. А потом пусть их землей забросают поверху. Тогда, вроде, как курганы образуются и человеческие останки птицы и зверье не растащат.

Гордей предложил еще следующее:

– Дмитрий Иванович, там среди пленников есть один турецкий имам, вроде как старший среди них. Может ему разрешить молитвы читать, когда мусульмане будут своих землей засыпать?

Воевода и Гордей посмотрели на отца Иллиодора. Тот высказал свое мнение:

– Земле надо придать тела всех, даже врагов. Мы с мертвыми не воюем. Нам убытка от того, что мусульмане покойников захоронят по своим обычаям, нет. Имам не случайно оказался на месте сражения. Пусть себе отмаливает души своих грешников перед Аллахом.

На том и порешили.

Хворостинин послал часть воинов рыть братские могилы для православного люда на отведенном у монастыря поле.

Другая часть ратников стала подбирать на поле брани русских воинов. От нестерпимой жары, царившей все дни битвы, тела начали разлагаться, и в воздухе стоял густой трупный смрад. На поле слетелись тучи воронья со всей округи, которое деловито расхаживало среди трупов, пытаясь выклевать глаза у павших. Когда же их отгоняли прочь, то птицы лениво поднимались в воздух, издавая недовольное карканье, садились невдалеке и продолжали свое кровавое пиршество.

Среди кровавого месива, покрывавшего землю, трудно было отличить где свой, а где чужой. Земские ополченцы опознавали русских только по нательным крестикам, которые висели у них на шее. Эти тела грузили на телеги и везли к монастырю.

Еще у детей боярских и дворных людей к поясу были обычно привязаны небольшие кожаные мешочки-кошельки, в которых они хранили выданное жалование и другие ценные вещи. Хворостинин распорядился, чтобы все деньги и другие ценности, которые найдут у неопознанных павших воинов, собирали и складывали в одну большую корзину. Собранные ценности должны были пойти на разовые выплаты вдовам простых воинов. Вдовам детей боярских и дворян тогда оставляли четверть земельных поместий их супругов для прокорма, вдовам стрельцов выплачивали деньги из казны.

Немцы Юргена фон Фаренсбаха приказ Хворостинина выполнять не хотели, ссылаясь на пункт в своих договорах, что им по праву принадлежит часть военных трофеев.

Воевода вызвал капитана немецких рейтар и предупредил:

– Герр Юрген, трупы татар и турок, как поверженных врагов, твои воины обирать могут. Однако если я найду у твоего рейтера хоть одну русскую монету или вещь с тела русского воина, то буду считать его мародером и распоряжусь повесить.

Степан, для верности, перевел сказанное воеводой немцу.

Фаренсбах недовольно поморщился, что-то проворчал себе под нос, но дал слово, что обирать трупы русских воинов он своим рейтарам запретит.

При разборе тел находили еще живых, но тяжело раненных русских воинов. Раненных несли к сестрам Поляковым, которые пытались их исцелить перевязками, мазями и отварами. Двух женщин-знахарок на несколько тысяч раненных воинов было явно недостаточно, но многим они спасли жизнь.

В полковых книгах про раненных воинов приписанный к полку дьяк делал такие записи:

– Андрей Константинов сын Гринев – мценский сын боярский, служил в копейщиках, ранен в 1572 году под Молодями. Ранен в голову по правый висок, да на левой руке выше перевити, да на спине ниже плеча сечен саблею, да в левой бок подмышкою поколот копьем.

– Венедикт Змеев, боярский сын: ранен в правое стегно, застрелен из лука и рана знатна.

– Первой Лазарев сын Степанов – мценский сын боярский. Посечен по правой и по левой щекам, и нос сечен, у него ж левая рука повыше запястья и по пальцам иссечена в трех местах, да правая рука пониже локти прострелена из лука.

Привезенные к монастырю тела павших русских воинов складывали длинными рядами перед выкопанной в тяжелой глинистой почве братской могилой. После того, как набиралось пять сотен убиенных, отец Иллиодор начинал службу – провожал их души в последний путь.

Над полем звучал проникновенный голос Иллиодора, читавшего молитвенное прошение за усопших: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставившихся рабов Твоих, братьев наших, яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи, и потребляли неправды, ослаби, остави и прости вся вольная их согрешения и невольная, избави их вечныя муки и огня геенскаго, и даруй им причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящым Тя: аще бо и согреши, но не отступи от Тебе, и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа, Бога Тя, в Троице славимого, веровавших и Единицу в Троице и Троицу во Единстве, православно даже до последняго своего издыхания исповеда».

В молитве после слов «братьев наших» следовало назвать имена всех представившихся, но полных списков составить не смогли, а потому Иллиодор сначала называл с полсотни известных имен, а потом добавлял: – «Помяни, Господи, и прочих, в битвах павших, их же имена Сам веси».

На отпевании присутствовали представители всех сословий, которые служили в русской рати: дети боярские, дворные люди, стрельцы, земские ополченцы, пушкари, казаки, а также посадские из Серпухова и окрестные крестьяне. Они молча слушали слова молитвы, которую читал батюшка, а по ее окончании произнесли трижды, сотворяя крестное знамение и делая поясные поклоны:

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас.

После отпевания воинов укладывали в могилу и засыпали сверху еще не успевшей высохнуть землей.

Несколько десятков павших бояр погрузили на повозки и увезли в их родовые поместья. Их тела опознали только потому, что они погибли рядом со своими товарищами и слугами.

Неясно было, что делать с телом Романа Игнатьевича Огнева. Никто из его сослуживцев не знал, женат ли он, есть ли у него родственники. Все свое время стрелецкий голова отдавал службе, и никто не догадывался расспросить его о семье.

Хворостинин попросил Федора Коня отвезти тело своего боевого соратника в Свято-Троицкий монастырь, похоронить там на кладбище и постановить на могиле камень с надписью: «Стрелецкий голова Роман Игнатьевич Огнев. Лета 7030 – лета 7080. Защитник земли Русской». На установку этого могильного камня воевода дал свои собственные деньги.

Артельщики из команды Гордея Старого потеряли в битве пять человек. Они погибли от татарских стрел и в рукопашных боях внутри гуляй-города.

Среди погибших был и Кузьма из Бряхино. Он погиб еще 30 июля, отбиваясь рогатиной от трех здоровенных татар, которые перебрались через дубовые щиты и спрыгнули внутрь их деревянной крепости. Маленький ростом и щуплый Кузьма заколол двух непрошенных гостей рогатиной, но третий поразил его стрелой с расстояния в десять аршин. Сражавшийся рядом Никифор Рябой плотницким топором зарубил татарского лучника, но его земляк получил смертельное ранение и через пару часов испустил дух.