Понял царь Борис, что русичи его провели. Что их целью было из града сбежать целыми, а не погибать тут смертью славной. Но воинам своим царь иное сказал. Мол, русские трусливо сбежали, оставив Преслав на волю победителя. А то могло только одно означать: Борис разрешил град грабить. Все равно в пожаре добро людское уже погорело, надо было хоть чем-то воинов своих потешить, раз русичей побить не удалось. Но при этом царь строго-настрого приказал самих болгар не трогать, а только нажитое.

Вот и началась в уже болгарском Преславе еще большая паника да суматоха. Воины болгарские в каждый терем заглядывали, искали, что умыкнуть. Люд простой к ним взвывал, просил пощады, но грабители к мольбам были глухи.

– Сидели под русами смирно, вот вам и расплата! – огрызались воины, добро последнее вытаскивая.

Мстислав все слышал, чуял, что враги уже рядом. Наготове меч держал да щит. Вот один болгарин с оружием появился, за ним второй бежит. Схлестнулся сотник с ними в бою и тут же порешил противников. Но волна болгар только начала наступление. Как горох из мешка посыпались. Долго русичи во главе с Мстиславом врага крушили и резали. Чай, уже заря занялась, и солнышко первые лучи на землю бросать стало. А сотник все бил и бил болгар, никого к избе не подпускал, где невеста его названая лежала.

Лишь один он остался стоять напротив двери заветной, все дружинники его уже полегли. Всюду кровь и тела окровавленные. Но молодец не сдавался, весь в крови снова и снова меч свой поднимал, кой от смертей бесчисленных стал еще тяжелее. Болгары же от него сторонились, боялись лезть прямо в пасть ко льву русичей. Вон как глазищами стреляет да ненавистью пышет! Но один болгарин поднял лук, натянул тетиву, да и выстрелил русичу прямо в грудь. Мстислав покачнулся и упал на колени. Кровь алая стала окроплять кольчугу тяжелую. Воин встать попытался и меч поднять на обидчика. Да только ноги его уже не слушались. Болгары думали на него кинуться и добить молодца. Но тут их кто-то окликнул. К ним сам царь Борис конный со свитой приближался. Он сделал жест рукой, чтобы не трогали воина.

Борис чинно к Мстиславу подскакал. Витязь на коленях стоять оставался да на меч опирался, дыша тяжело. Жизнь уже покидала сотника.

– Она там, – из последних сил сказал Мстислав, царю на дверь указывая. – Я сберег ее…

И упал молодец лицом на землю сырую, увидев в последний раз мелькнувшее пред ним небо синее и зарю яркую, словно косы златые Лады его. Не суждено им быть вместе в этой жизни. Чай, за кромкой небесной он ее подождет.

Борис же спокойно мертвого воина обошел и переступил порог избы. Святослава все так же лежала с глазами закрытыми, в себя еще не пришла. Царь подумал было, что девица просто спит. Хотел обнять ее и разбудить поцелуями. Но лекари, которые подле были, воспротивились.

– Ранение у нее от стрелы, нельзя тревожить.

– Выживет? – спросил царь.

– А то! Самое худшее уже позади.

Борис еще раз внимательно посмотрел на полюбовницу свою бывшую. Лежит, будто нимфа греческая прекрасная. Волосы золотым руном подле нее разложены, точеный профиль к ласке так и манит, а кожа персиковая, словно лепестки цветов, нежная и славная. Борис не видел Тодорку уже много месяцев, и вовсе стал забывать облик ее за объятиями наложниц византийских. Да только глаза изумрудные ему покоя все время не давали. Вот и возвернулся к ней, всех женщин прежних оставив. И не пожалел о том. Не мог глаз отвести от девицы, что пред ним лежала. Красота ее даже в недуге сердце трогала. Еще больше расцвела Тодорка от времени, еще слаще стала.

Вышел Борис из избы, повелев лекарям еще пуще за ней присматривать, да стражу свою поставил. На молодцев же русских, что мертвые подле избы лежали, даже не взглянул. Лишь приказал убрать все, чтобы, когда Тодорка оправится, не испугалась, как из избы выйдет.

Так и зажил снова Преслав болгарский. Люд своему царю присягнул на верность, да не сильно тому рад был. Что свой царь, что чужой, все равно народ страдает да тяжелую ношу несет. Опять град восстанавливать простые люди будут. Но люд простой, что болгары, что русичи, тем и славился, что крепок был да от ударов судьбы снова выпрямлялся. Будто трава полевая, которую не вытоптать и не выжечь, все равно по весне взойдет и к солнышку потянется. И народ простой, как трава, снова поля засеет, лавки торговые откроет, ремеслом займется да запахом свежего хлеба улочки наполнит.

Когда Тодорка в себя пришла, лишь два дня проспав сном глубоким, она хотела было пошевелиться, но врачеватели к ней подбежали, стали запрещать. Мол, еще дня три полежать надобно, а то рана снова откроется. Тодорка послушалась. Но попросила рассказать все, что сейчас в граде происходит. Лекари и рассказали, что град под болгарами снова, а русские дружинники все ушли. Святослава слушала внимательно, да на сердце тоска легла. Волк снова ее оставил. Не забрал с собой. Видно, не нужна ему более…

Прошла неделя, прежде чем Тодорке славной разрешили вставать потихоньку. Когда Святослава впервые встала и смогла пройтись сама, дыхание укрепляя, лекари смело заключили, что она выздоровела полностью. Только просили от верховой езды воздержаться да от ласк ночных. Святослава лишь улыбнулась на те слова. С кем же ей ласкаться-то? С Борисом, что ли? Тот ее когда-то предал и вряд ли захочет, чтобы она снова полюбовницей его стала.

Да только ошиблась девица. Сам царь Борис за ней носилки прислал, чтоб в палаты каменные доставить. Тодорка не сопротивлялась, сев послушно на ложе мягкое. Но на душе гадко стало. Неужели Борис думает, что она простит его за поступок подлый, когда он ее русичам оставил?

Но когда увидела Бориса сияющего, сразу поняла, что тот и позабыл вовсе о содеянном. Вон как объятия свои царские раскрывает да обниматься лезет. Тодорка чуть посторонилась от него с испуганным видом.

– Знахари не велели слишком буйно ласкаться, рана открыться может, –остановила она царя.

Но тот не обиделся, лишь улыбнулся.

– Я потерплю до полного твоего выздоровления, – молвил ласково и поцеловал девицу в губы алые. Святослава губ своих не отстранила, хоть поцелуй ей был и неприятен.

Так она и зажила снова в палатах каменных, кои в первую очередь для царя отстроили. Борис же ее шелками редкими да жемчугами окружил. Всю в золото приодел, что из Византии привез. А на голову обруч надел изумрудный.

– Хочу тебя царицей своей сделать, – сказал серьезно, заглянув в глаза Святославы. – Я теперь царь, и никто не укажет мне более, на ком жениться. Лишь ты одна меня достойна, лишь тебе сердце радуется.

Святослава улыбалась в ответ, а сердце в холоде держала. Знала, что Борис хотел византийскую принцессу засватать, да не случилось того из-за переворота дворцового в Царьграде. Вот теперь и поет Тодорке песни любовные, в женки зовет. Но, поняв однажды, что душа у него низкая, Святослава более не верила болгарину. Однако речи его сладкие, что она царицей станет, душу ей грели и тщеславие тешили.