– Поначалу мы думали, что какой-то слишком своевольный мурза, ведая о весеннем походе, решил поживиться на русских землях, – ответил Михайло. – Но тут непонятно, для чего было так далеко забираться? Не будь нашей опричной дружины, крымчаки могли разгромить Варное и взять в полон немало людей. Сотник крымский там заприметил девицу, хотел забрать. Но их пришлось бы вести через всю Русь к Перекопу, да и сотник ничего толком не знал, а может, не сказал кроме того, что ясырь крымчаки собирались брать ближе к Крыму. Помощник мурзы ушел с десятком дорогой неведомой. Гнаться за ним не было смысла.

– Ладно, – кивнул царь. – Изменника, коли сразу не взяли, теперь не изловить. Он еще объявится, когда поход начнется, тогда и возьмем. Я тут задание дал боярину Воротынскому. Вы, на Москве будучи в январе месяце, пойдите к нему. Он будет собирать служивый люд, что на охране границ стоит, в том деле участие примите, дабы знать, какие изменения вынесет большое совещание. А в марте с привычной уже дружиной вам следует уйти ближе к Перекопу, насколько получится. Я должен знать, как поведет свою орду Девлет-Гирей, каким числом, много ли с ним будет ногайцев. Молвлю об этом сейчас потому, что в суете могу упустить дело то.

– Ты, Иван Васильевич, и упустишь? – улыбнулся Бордак.

– Эх, Михайло, – вздохнул царь, – мне четвертый десяток идет, постоянная борьба с корыстным боярством, изменой, заговорами здоровья не прибавляет. Могу и упустить. Так вы тогда через Малюту действуйте. Вот он не забывает ничего, сам удивляюсь его памяти. Однако мыслю, еще раз встречусь с вами. А покуда отдыхайте, да с боярином Воротынским езжайте на Москву, по дороге найдете, о чем говорить. Надеюсь, вы уразумели мой замысел?

– Да, государь, – ответил Михайло.

Иван Васильевич взглянул на Парфенова:

– А ты, Василь Игнатьевич, пошто все молчишь?

– Так, Михайло средь нас старший, таковым назначенный тобой же.

– А своего мнения высказать не желаешь?

– После твоих речей мне остается одно, согласиться со всем, что уже отметил Бордак.

– Ладно. Коли есть, что спросить, спрашивайте.

– Да ясно все, государь, – ответил Бордак, – задание получили, сполнять будем.

– Ну и добре. Ступайте!

Бордак с Парфеновым прошли в гостевой дом, прознали, когда в путь собирается Воротынский, и отправились к себе.

Утром двинулись в обрат на Москву. Ехали тем же путем. Вот только затратили больше времени. Снегопад и ветер перемел дорогу, создав кое-где большие преграды, пришлось пробираться с трудом.

Въехали в город на четвертый день.

Боярин Воротынский с дружинной охраной направился сразу к себе на подворье, Бордак с Парфеновым добрались до Варварки, а там разъехались.

Завидев хозяина, служка Колька заорал на всю улицу:

– Боярин приехал! Герасим, Марфа, боярин приехал!

Он открыл ворота, Бордак въехал во двор, соскочил с коня, которого подхватил служка.

– Ты чего так орешь, Колька?

– От радости, Михайло Алексеевич!

Из дома в шубе, накинутой на плечи, выбежала Алена. Кинулась к мужу:

– Вернулся, милый!

– Как видишь, вернулся.

– Для того чтобы завтра или послезавтра опять уехать, и уже надолго?

– А вот и нет. До весны буду на Москве.

– Правда? – обрадовалась она. – Что могло случиться такого, что государь не послал вас с Василем к татарам или полякам?

– Здесь дел хватает, но пойдем в дом, холодно, тебе мерзнуть не можно.

Они прошли в дом. У крыльца стояли Герасим с Марфой.

– С возвращением, Михайло Алексееич, – поклонились оба.

– Благодарствую. Как тут без меня?

– Все добре.

– Ну и ладно. Треба баню растопить…

– Не беспокойся, боярин, я растоплю баню, Марфа приготовит праздничную трапезу, все сделаем, как надо, – ответил Герасим.

Обняв Алену за талию, Бордак прошел в горницу. Снял верхнюю одежду, оставив сапоги в сенях, саблю повесил на стену, присел на лавку, вытянул ноги:

– Хорошо!

Рядом устроилась Алена, прижалась к нему.

– Как здоровье, Аленушка? – спросил он.

– Хорошо, Михайло. Вчера была у повитухи, та смотрела, все идет, как должно.

– А Петька как?

– С ребятней местной начал играть. Они-то, соседские мальчишки, ране не подпускали его, а после свадьбы, когда увидели в гостях самого царя, стали в товарищи к Петьке набиваться.

– Нос не задрал сын наш?

– Нет. Равный среди равных.

– Ну и ладно. Я соскучился по тебе, Аленушка!

– А уж как я соскучилась! – засмеялась грудным смехом жена, и Михайло, не удержавшись, снова крепко обнял ее.

Следующие три дня сыпал снег и мела метель, на четвертый все затихло, но окрепли морозы. На Москве стали находить замерзших. Их хоронили в «Убогом доме», кладбище особом для замерзших, упившихся, бродяг.

После трапезы приехал Парфенов. Вошел в горницу, поклонился:

– Ну и мороз, давненько такого на Москве не было!

– Вон лавка у стены печи, садись, грейся. А может, вина выпьешь?

– Выпил бы, Михайло, да след нам к боярину Воротынскому ехать.

– Был гонец от него?

– Да. Воротынский зовет, дабы объяснить, что делать будем.

– И когда след быть у боярина?

– Немедля.

– Ну, так уж и немедля? А коли я поехал бы на торговые ряды?

– Мороз и торговцев разогнал. Торгуют только в лавках, на рядах долго не выстоишь.

– Василь? Доброго здравия, – заглянула в горницу Алена.

– И тебе того же, Алена, вот приехал забрать у тебя мужа.

Тревога легла на лик жены Бордака, и княжич поспешил успокоить ее:

– Да не беспокойся, не в дальний путь, а к боярину. На Москве будем. Вечером воротится твой суженый.

– Ну, коли так, – облегченно выдохнула Алена, – то ладно.

Через малое время княжич с боярином въехали на подворье знаменитого воеводы.

Он встретил прибывших в большой горнице о трех окнах. Обстановка верхней комнаты, похожей на дворцовую палату, была богатой и подобрана по вкусу. Но, как и повсюду, главенствовал традиционный уклад православного быта. В красном углу – в дорогих окладах иконы, освещенные огнем лампады.

Бордак и Парфенов перекрестились, войдя.

Воротынский предложил присесть на лавки, покрытые коврами, и заговорил:

– Я пригласил вас для того, чтобы сообщить, что сразу же после празднования Рождества Христова специальная комиссия начнет работу. Для этого вызваны на Москву станичные головы со всех южных земель, а также опытные сторожа, другой люд, имеющий отношение к границе. К работе комиссии будет привлечен Разрядный приказ, на границу отправили малую комиссию. Ну, и по велению государя к сей работе привлекаетесь и вы.