– Мыслю, Иван Васильевич, Девлет и рад бы пойти на Москву, но страшится, – ответил Скуратов. – Да и в поход на Козельск его принуждает султан Селим II, а также свои крымские мурзы, которым нужен живой товар. Еще его страшит то, что король Речи Посполитой ведет себя не так, как хотелось бы Девлет-Гирею. Ну, и, конечно, хан учитывает, что во спасение Москвы и центральных земель ты пошлешь рать, что стоит на западе, а это вельми большие силы, прямиком к Перекопу, и тогда уже его орда окажется в западне. На севере – рать московская да полки городов ближних, с юга – войско, переброшенное от Польши. Случится так, он попадет в положение сложное и опасное. Куда ему отходить? На запад? Но там Речь Посполитая, что встанет на защиту земель своих. На Казань? Там сильная рать и Волга, которую еще перейти надо. Остается Астрахань. Отступление к Астрахани мы ему не дадим сделать. Посему хан и планирует набег на земли у Козельска. Девлет и к Калуге может направиться, но не дале, иначе не успеет с добром и ясырем добраться к Перекопу до подхода войска с запада.

– Может, и так! – кивнул Грозный. – Но все одно, Малюта, не дает мне покоя мысль, верно ли мы просчитали замысел Девлет-Гирея? Разорение южных земель – тоже победа Девлета, но не столь весомая. А ясыря большого его орда взять не сможет, мы не бросим южные земли. И выходит, что поход орды намечается какой-то странный. Силы привлекаются большие, цель ставится размытая, не столь значимая.

– Мыслю, государь, хан все же пойдет до Козельска и уже в походе решит, продвигаться ли ему дале на северо-восток или вернуться в Крым. Нам бы дать ему крупное сражение в калужских землях, но то не сможем.

– Вот и я так же мыслю. Мы ничего пока не сможем сделать. Не успеем. Сомневаюсь, что установим ту службу, которая определена в «боярском приговоре». Это не сотню из слободы на Москву бросить, это организовать линию обороны рубежей на тысячи верст.

– Что голову ломать, государь? – вздохнул Скуратов. – Об истинных целях Девлет-Гирея мы все одно узнаем только тогда, когда он двинет свою орду от Перекопа. А вот за крымчаками след особливо приглядывать.

– Для того и собираюсь послать дружину боярина Бордака к Муромскому шляху, которым пользовались татары ранее.

– Не мало ли будет одной дружины?

– Остальная разведка на станицах и сторожах. Большие силы для отслеживания переходов крымчаков мы послать тоже не можем.

– Ну, и то даст результат.

– Поглядим. Устал я, Малюта. Отдыхать буду. И ты ступай!

– Слушаюсь, государь!

Пока в Александровской слободе и на Москве готовились к набегу крымчаков, на окраине крымской Кафы появился одинокий всадник. Он объехал улицу и возле большого сада остановился, спешился, закрыв морду коня мешком, пошел к дому. Его заметили, и тут же из-за сарая вышел молодой человек с саблей наголо.

– Стоять! – крикнул он по-татарски.

Мужчина остановился.

– Кто такой? Зачем пришел, как вор, а может, ты и есть вор?

– Я не вор, а ты, судя по всему, Хусам, сын Ризвана? – ответил по-русски прибывший.

Молодой человек оторопел и спросил также по-русски, только с акцентом:

– Кто ты? Откуда знаешь меня, отца?

– Тебе имя Михайло Бордак известно?

– Бордак? Да… Но погодь, ты не назвался.

– Я от Михайло, а зовут меня Осип, ну, парень, вспоминай, я был уже у вас.

– Темно, не видно.

– Подойди поближе.

– Ага, а ты меня ножом в грудь?

– У тебя же сабля!

Сын татарина Ризвана, у которого проживал в Кафе Михайло Бордак, выполняя давнее задание государя, сообразил, что действительно вооружен, к тому же, как каждый татарин, владел саблей отменно.

– Подойду, ты стой смирно, да руки вперед выстави, чтобы я видел их, – проговорил он.

– Ладно.

Хусам зажег факел, подошел, осветил пришельца, узнал.

– А! Это ты был с Михайло, когда он купил Алену с дитем.

– Да. Я же и отвозил их на Москву по просьбе Михайло.

– А чего к нам-то?

– Отец дома?

– Дома, где ж ему быть?

– Мне треба говорить с ним.

– Ну да, понятно, пошли. Извини, Осип, растерялся.

– Немудрено. Ночью из сада неизвестный выходит. А ты-то чего во дворе делал?

– Коня смотрел. Отец молодого жеребца дешево купил, вот смотрим, что из него выйдет.

У входа в дом Осип начал снимать обувь, но Хусам остановил его:

– Ты погоди немного, я отцу о тебе скажу.

– Ладно, подожду.

Хусам ушел, и почти тут же из дома появился хозяин, Ризван.

– Осип! Откуда?

– Знамо, не из Константинополя и Генуи.

– Вы, русские, можете откуда угодно объявиться. Из Москвы?

– Неважно. Так ты и будешь держать меня босоногим на улице? Крым, конечно, не Москва, но зимой и тут не жарко.

– Извини, проходи!

Они зашли в комнату, где хозяин принимал гостей. Присели на кошму, Ризван спросил:

– Проголодался, поди?

– Нет, перекусил еще засветло в чайхане.

– И никто тебя не тронул?

– Так я халат рваный надел, убогим прикинулся, чайханщик даже плату за лепешку и кусок сыра не взял, но и в чайхану не пустил. Правда, кофе горячего выпил бы чашку. Будучи здесь, в Крыму, привык к нему, на Москве его не достать. Да, чуть не забыл, привет тебе от Бордака. Он женился на Алене, и у них летом будет ребенок.

– Вот как? Рад за него, – кивнул Ризван и позвал жену: – Ирада!

Та появилась тут же, прознала от сына о госте русском.

– Да, Ризван?

– Что у нас есть из еды?

– Курицы половина осталась, баранина тушеная… – начала перечислять она.

– Ризван, я же сказал, есть не хочу, только кофе, – прервал ее Осип, посмотрев на хозяина.

– Ты не разоришь нас, и что это за еда для здорового мужика – кусок лепешки и сыра. Покушай как следует.

– Ты мертвого уговоришь, – улыбнулся Тугай.

– Закон гостеприимства.

– Вот бы еще блюли его и в отношении соседей, так нет, хан собирается войском на Русь идти, ясырь брать, разорять города и села наши. Ладно, покушать так покушать, но поначалу кофе. Крепкий, без всяких трав и яств.

Ризван кивнул жене, та ушла.

Когда дверь за ней закрылась, он спросил:

– А что за дело, Осип, если, конечно, не тайна, привело тебя в Крым?

– Да какая тайна? От тебя тайн нет. Мне надо, и вот тут уже действительно тайно, встретиться с товарищем Бордака Курбаном – помощником мурзы Азата, а через него и с мурзой.