На похоронах Алисы собралось более тысячи человек. Ее все любили. Мы приехали с Изольдой и Маратом попрощаться. Изольда явно щадила мои чувства и старалась избегать скользких тем. Она купила нам с Маратом билеты на Бали и по пути рассказывала мне о том, какие там чудесные ресторанчики на берегу. Мне было все равно. Почему бы и нет? Если те, кого ты считал друзьями, оказались хуже заклятых врагов, то лучше уж иметь дело с последними. По крайней мере, знаешь, что от них ждать. Марату становилось с каждым днем все лучше, но это был уже совсем другой человек, совсем не тот, кого я знала раньше. Не осталось ни следа от гордыни и былой спеси. Теперь он лебезил перед Изольдой, словно пудель, а со мной предпочитал обсуждать только бытовые вопросы.

«Милая, тебе не холодно? Любимая, давай купим тебе новую сумку, эта совсем истрепалась».

А когда я сказала: «Марат, что за хрень? Ты же не педик! Что ты так себя ведешь?!» – он обиделся. Представляешь Марата, который обиделся! Мне было скучно в их компании, но Изольда сказала, что после инициализации я смогу уехать куда захочу, и никто не сможет мной повелевать. Пожалуй, это был главный аргумент в пользу ордена Льва.

На кладбище мы стали чуть поодаль от всех, чтобы не смущать чувства близких и родных. Когда я увидела Алису в гробу, мне стало плохо. Ее лицо сгорело наполовину, и ту маску, которую слепили из остатков, сложно было назвать ее именем. Я почувствовала, как подкашиваются ноги, и Изольда заботливо меня подхватила под локоть. Она вела себя, словно любимая бабушка – старалась предупредить любое мое желание, боялась, что меня просквозит, и ругала Марата за то, что криво держит зонтик. Я попросила их дать мне побыть в одиночестве, и они деликатно отошли к машине. Я же в изнеможении прислонилась к выгнутому, будто остов лодки, стволу сирени. Ника не стал говорить со мной, и я его прекрасно понимаю. Мне непривычно было видеть его в строгом мужском костюме. Один рукав был пустой и завернут вовнутрь. Лифт оторвал ему руку до самого плеча. Он шел по узкой тропинке на кладбище, немного прихрамывая. Я спряталась за ветки, чтобы лишний раз не встречаться с ним взглядом. Оттуда я видела, что к нему подошел пожилой седой мужчина с тросточкой.

«Сынок… Господи, какое несчастье. Вначале дочь, теперь жена. Почему? За что все это нам? Прости меня, родной. Я был неправ».

Они обнялись. Я спряталась поглубже в тень, чтобы не мешать чужому горю. Это было их горе, не мое. У меня не было даже возможности порыдать с ними на ее могиле. Было так одиноко, будто весь мир предал меня в одночасье. Захер убил Алису. Почему? За что? Меня терзали те же вопросы, что и отца Ники. Боль и ненависть захлестнули меня с невиданной силой. Единорог с разбегу пырнул меня рогами, а Лев отгрыз голову. Как после этого жить, было неясно. И они не отпустят меня, пока не разорвут на части в этом судьбоносном поединке смерти. И вот я, маленький человечек, стою на чаше их весов, подвешенных высоко в небе. А они, разинув звериные пасти, с вожделением смотрят на меня – когда же она оступится, когда упадет, чтобы можно было, наконец, покончить с малышкой Терезой, что испокон веков лезет не в свои дела. Я шла по тонкой веревке над пропастью, понимая, что мне никогда ее не перейти. Я слишком устала, и не было больше никого, кто мог бы придать мне сил. Я видела, как Изольда с тревогой посматривает на меня. Эйдосы, черт бы вас подрал. Они же не любят трагедию, как я могла об этом забыть. Через силу я улыбнулась и помахала ей рукой. Мол, идите, я догоню. Марат навязчиво ждал меня, но я прогнала его. Я дождалась, пока все ушли с кладбища, чтобы хоть немного побыть с Алисой один на один. На камень повесили ее автопортрет. Отражение в зеркале. На нем она рукой в перчатке прикрывала рот, словно советуя всем помолчать минутку. Подумать о чем-то, быть может, даже более серьезном, чем жизнь или смерть. Моя тушь текла черными каплями и падала на черные и красные траурные ленты. Я встала перед ней на колени.

«Привет, дорогая. Красивый портрет, лучший из всех, что я видела. Прости меня, пожалуйста, я так виновата перед тобой. Ты сделала все, чтобы я отомстила за твое дитя, но вышло совсем не так, как мы думали. Я остаюсь с ними. Изольда сказала, что я смогу влиять на их популяцию. Поверь, так будет лучше. Я сокращу их в разы и установлю новые правила заселения. Этот беспредел прекратится».

Мне казалось, ее глаза смотрят на меня с нескрываемым презрением.

«Алиса, ты там теперь с Решкой, послушай, что она тебе скажет, хорошо? Есть один маленький человечек, ради которого мне придется еще немного пожить. И я не хочу, чтобы она пережила голод, войну, смерть близких. Родители всегда хотят, чтобы их дети жили лучше. Поэтому я остаюсь с ними. Прости, если сможешь».

«Наши дети не будут жить лучше, потому что этот путь никуда не ведет».

Она стояла рядом, я видела ее боковым зрением.

«Ты не умерла?»

«Ты знаешь об этом лучше меня».

«Ты видела Решку?»

«Она тут. Говорит, что ты должна бороться до последнего. Они приближаются. Прощай!»

Я почувствовала, как холод зародился где-то в сердце и стал медленно расползаться по венам. Боль постепенно уходила, и от этого становилось легче дышать. Я была шариком, который надувают гелием. Скоро-скоро я, наконец, полечу! Мне стало так легко и весело. Я уже знала это чувство – они много раз пытались заселять меня в процессе белонгирования вещами, и на этот раз я позволю им остаться. Это был мой выбор. Пусть все остается как есть – у меня будет много денег, любимые дети, муж. Я смогу повелевать материальным миром. Миллионы людей мечтают об этом, а я, глупая, столько времени отказывалась от своей судьбы. Я радостно засмеялась. Жизнь намного проще, чему мы думаем, надо только четко понять, что именно ты хочешь. Какого черта я столько времени потратила зря, размышляя о судьбах отечества. Кому они на фиг нужны, эти судьбы, когда каждый давно сам за себя. И тут подул ледяной северный ветер. Я знала его дыхание. Тот самый ветер, что я молила забрать мою душу после предательства мужа, тот самый балтийский ураган, что утопил в унитазе предпринимателя М. Его порыв был такой силы, что мой красный зонтик, лежавший неподалеку, взмыл в небо. Надвигалась буря, и надо было поторопиться. Я нагнулась к портрету Алисы, чтобы на прощание поцеловать ее. Но она ударила меня. Новый порыв ветра со всей силы бросил мне в лицо ее бархатную черную перчатку, которую кто-то оставил на монументе. Она никогда не снимала их, чтобы скрыть сожженные ладони. Она была настоящий воин, не то, что я.

Я решила взять перчатку на память.

Через забор я видела, как Марат вышел из машины и спешит мне навстречу, чтобы поскорее укрыть своим плащом. Он показался мне таким милым, почти родным. Я пошла к нему по узкой кладбищенской тропинке. На городском кладбище было не менее тесно, чем на шумных улицах мегаполиса. Портреты – молодые, старые, детские – тянулись за мной длинной вереницей. Мне стало противно от их вида и захотелось поскорее покинуть кладбище. Глаза мертвых напоминали о том, что ты скоро окажешься рядом, а об этом мне хотелось сейчас думать меньше всего. Я ускорила шаг. Что-то странное происходило со мной. Словно мне вкололи порцию морфия – горе исчезло, кладбище осталось позади, и я уже с удовольствием мечтала о предстоящей поездке к океану. Память начинала таять. Так они обычно работают – потихоньку стирают наши грустные воспоминания, а потом и все остальные. Оставляют лишь мелкие бытовые делишки. Отличный способ усыпить клиента. Я думала о том, что мой купальник из-за хлорки в бассейне потерял свой цвет и надо срочно купить новый. Черт, и босоножки порвались. Выгляжу я, конечно, ужасно, надо к косметологу сгонять и массажисту. Завтра скажу Марату, чтобы отвез. Куда он делся? Я уже промокла насквозь. С удивлением я посмотрела на перчатку в своей руке. Пока я шла к машине, они настолько быстро разъели мой мозг, что я совсем забыла про похороны. Черный бархат был теплым и мягким. Думаю, именно это чувство, осязание, притормозило мое изменение на долю секунды и дало возможность сосредоточиться на перчатке. Осязание, которое они ненавидят так же, как и другие органы чувств. У Алисы был неплохой вкус на вещи, надо мне тоже прикупить такие перчатки. Стильно и оригинально. Кто это, Армани? Я примерила ее на руку. В эту же секунду я увидела, как Марат бежит ко мне с нечеловеческой скоростью, семимильными шагами. Изольда верещала так, что ветки деревьев кругом валились на землю. Они бежали ко мне, раскрыв ненасытные пасти, но ураган не давал им приблизиться. Изольду сбило с ног, и она цеплялась за могилу какого-то деда, чтобы не улететь. Марат тянул ко мне руки, но не мог сдвинуться с места до тех пор, пока я полностью не надела перчатку. Она доходила почти до локтя. Ветер сразу стих, тогда они скрутили меня и засунули в машину. Но они не могли уже ничего изменить. Черная перчатка. Это было последнее, что я когда-либо взяла из чужих вещей. Алиса оставила мне последний маяк, чтобы я не заблудилась во мраке.