не хочется? Работать тоже не хочется? А? Разбаловался там, на войне. Гитлер бежит, а тебе бы за ним трофеи только подбирать.

Николай смеялся.

— Не всегда и не везде бежит, батя. Сейчас, например, на Висле, ребята пишут…

— Ну и пусть пишут. Наш Митька тоже пишет. Я ж о нем ничего не говорю. У него руки и ноги целы.

В этом месте Марфа Даниловна всплескивала руками:

— Да что ты говоришь! Побойся бога!

— А ничего я не говорю, — дразнил ее старик, — говорю, что руки и ноги целы, может еще и повоевать. А у этого… Покажи-ка, пальцы работают?

Николай пытался пошевелить пальцами, но это еще не выходило — чуть-чуть только удавалось на несколько миллиметров отодвинуть большой палец.

— Тоже мне вояка! — Никита Матвеевич, сплюнув на пол (после чего всегда оборачивался, не заметила ли «старуха»), растирал ногой плевок и брался за рубанок. — Пока твои пальцы заработают, война кончится. Что тогда делать будешь? А?

— Еще не знаю, Никита Матвеевич.

— А пора бы знать. Не нам же, старикам, после войны все делать. Бездельник ты, вот что…

Николай любил заходить к Ковровым, хотя там всегда был отчаянный беспорядок. Старик мастерил какие-то этажерки и полочки, Марфа Даниловна что-нибудь гладила или штопала, Петька, сидя в углу на полу, путался в каких-то проволоках и паял детали какой-то никому не известной машины. Николай сидел в углу, покуривая, и с завистью смотрел на всех троих. Шипит примус с кипящим на нем столярным клеем, шипит Петькин паяльник, пахнет клеем, смолой, керосином, и от всего этого становится как-то уютно и весело. Что и говорить, иногда просто приятно посмотреть, как другие работают, когда сам лишен этой возможности.

Вообще с того дня, как он выпил в этой квартире первый стакан чаю с малиновым вареньем, Николай почувствовал, что дни вовсе не так уж длинны. Его даже перестал раздражать полковник Зилеранский со своей язвой. Нашлись какие-то общие, помимо лечения, темы для разговоров, и все чаще строгая, всем недовольная сестра-хозяйка, заглядывая в палату, говорила: «Нельзя ли потише, товарищ Митясов, ваш голос даже в операционной слышно. Просто не узнаю вас…» А операционная сестра Дуся, все и всегда обо всех знавшая, начиная от главного врача и кончая вчера только поступившим больным, как-то после перевязки покачала головой и сказала дежурной няне:

— Появилась женщина. Факт.

11

Острогорским должны были привезти дрова. Валин институтский завхоз был расторопен и загодя, еще до наступления первых осенних холодов, обеспечил всех сотрудников хорошими дубовыми дровами. Договорено было, что Яшка привезет их на своей машине, а Николай с Петькой Ковровым распилят и наколют их.

Дрова должны были привезти в четыре, но Николай задержался со своими процедурами и вышел из госпиталя в начале пятого.

На мосту, у входа, столкнулся с Сергеем.

— Ты куда? — спросил Сергей.

— В гости.

— К кому?

— К знакомым.

— Обзавелся уже?

— Да, обзавелся.

Николай ожидал дальнейших вопросов в стиле Сергея, но тот только сказал:

— Я тебя провожу. Не беги только, мне под гору трудно.

— Ты где пропадал? — спросил Николай.

— Где надо, там и пропадал.

— Просьбу мою, конечно, не выполнил?

— Почему — конечно? В адресном столе Куценко нет. Если б был, я б тебе сообщил.

Когда они спустились с горы, Сергей сказал:

— Ты что, в театр торопишься? Боишься опоздать?

— Нет, не в театр.

— Так чего ж ты бежишь? Двуногий… Мне протез ногу натер.

Они пошли тише.

— Я видел твою Шуру, — сказал Сергей.

— Где? — Николай удивленно посмотрел на него.

— Не все ли равно где.

— А откуда ты ее знаешь?

— Знаю, и все. По-моему, ты должен к ней сходить.

Николай остановился:

— Говори толком.

— Ага… Заело.

— Брось дурака валять. Когда ты ее видел?

— Может, сядем?

Они сели на парапет у входа на стадион.

— Так где ты ее видел?

— В обувном магазине встретил.

— Ну?

— Я считаю, что ты должен к ней пойти.

— Зачем?

— Это уж твое дело. Но я так считаю.

— Слушай, Сергей. Какого дьявола ты говоришь загадками?

Сергей мрачно улыбнулся:

— Она тебе говорила, что я у нее был?

— Ты? У нее? Нет, ничего не говорила. Зачем же ты к ней ходил?

— Так просто. Захотелось.

— А ну тебя…

Николай встал.

— Сядь, сядь… Я тебе серьезно говорю — сходи к ней. Я видел ее после вашей встречи. Тут что-то не то. У меня ведь есть на это чутье.

— Что она тебе говорила?

— Ничего не говорила. Я говорил. Мы прошлись с ней до Днепра и обратно. Ей надо было на площадь Сталина. Кроме того, я познакомился с дядей Федей. Не в этот раз, а в первый, когда заходил к ней.

Николай вопросительно взглянул на Сергея. Сергей смотрел куда-то в сторону.

— Пацан. Верь моему слову — тут что-то не так.

Николай промолчал. Ему было неприятно, что Сергей заговорил о Шуре. При чем тут Сергей? И зачем он заходил? И зачем вообще он вмешивается?

Сергей дернул его за рукав:

— А может, в забегаловку заскочим? Здесь недалеко. Та самая, где мы познакомились. Тяпнем по маленькой, и катись на все четыре стороны.

— Не хочу.

— Вот черт трезвый! Ты что, вообще перестал водку пить?

— Просто не хочется. Не интересует сейчас.

— И что из себя представляет дядя Федя?..

— Тоже не интересует. И вообще, это мое дело. Не твое и не чье-либо, а мое. Понял?

Сергей пожал плечами:

— Ну, раз не мое, тогда… Будь здоров.

Он крутнул в воздухе палкой и ушел.

Только пройдя квартал, Николай почувствовал, что разговаривал с Сергеем не так, как надо. Ну чего, спрашивается, он на него разозлился? Ну, не его это дело, допустим, но ходил-то он ведь к Шуре не для себя, а для него, Николая… Может, вернуться? Николай взглянул на часы. Без четверти пять. Поздно.

Придя к Острогорским, Николай застал всю квартиру толпящейся вокруг сваленных на полу здоровенных плах и обсуждающей, на сколько времени их может хватить и что экономнее — на две или три части пилить каждую плаху. Петька правил пилу.

— Мы сейчас с дядей Колей покажем класс. Он теперь тоже левша. — Петя был левшой.

Яшка с шумом расчищал место для козел.

— Бесплатно делать не будем, учтите это, Анна Пантелеймоновна. Всякая работа вознаграждения требует.

— Ладно, ладно. Уходите уже.

— Я не шучу. На четвертый этаж все-таки таскали.

— Да уходите, ради бога, не мешайте. — Анна Пантелеймоновна пыталась вытолкнуть здоровенного Яшку из кухни, но тот упирался. — По рюмке наливки, так и быть, уж дам.

— И не на кухне, а у вас, из рюмочек,