Почему-то я решила, что мое немного неуклюжее признание несколько смягчит общую тональность отказа. Но, взглянув на лицо Гиббса, я поняла, что ошибалась.

– Ну что ж… Хорошо, – сдалась Лорелея. Она продолжала улыбаться, но улыбка угасла и стала не такой жизнерадостной. – Обрадую Оуэна. Скажу, что он может съесть и вашу порцию тоже. Мальчишка худющий: кожа да кости. Ему не повредит.

– А вот я свою порцию съем с удовольствием сам, – немедленно подал голос Гиббс, бросив на меня выразительный взгляд. – Уже иду к вам.

Лорелея кивнула и вернулась в дом, плотно закрыв за собой дверь. Пару минут я молча пялилась на эту закрытую дверь, соображая, не поздно ли окликнуть ее и сказать, что я передумала. Потому что на самом деле я люблю мороженое, как и все остальные нормальные люди.

– Ну и зачем вы это делаете? – ледяным тоном поинтересовался у меня Гиббс.

– Что именно?

– Постоянно отталкиваете от себя людей. Я знал многих выходцев из Новой Англии. Да, в своем большинстве они люди сдержанные, но никто из них и близко не похож на вас. Мы сказали вам что-то обидное? Или чем-то задели вас? По-моему, с момента вашего приезда в Бофор мы, то есть все, с кем вы общаетесь, только то и делаем, что всячески угождаем вам. Что еще, кроме доброты, вы от нас видели?

Мне хотелось встряхнуть головой и воскликнуть, что нет, он не прав. Потому что я сама не могу объяснить себе, почему я такая. Потому что я никогда, ни разу в жизни, не осмеливалась заговорить об этом вслух. Наверное, потому, что в глубине души я до сих пор уверена, что рано или поздно, но меня бросят все. Все уйдут! Я ожесточенно заморгала ресницами, пытаясь отогнать подступившие к глазам слезы, всем сердцам чувствуя правоту слов Гиббса и одновременно удивляясь своей неожиданной реакции на его слова.

– По-моему, я уже как-то раз говорила вам, что вы ровным счетом ничего не знаете обо мне. И не притворяйтесь! Не делайте вид, что вам все же удалось кое-что узнать.

– Вы правы! Я действительно ничего о вас не знаю. Разве что какие-то крохи информации, которые вы сами изредка роняете, беседуя с кем-то. – Он подошел ко мне поближе и встал почти рядом. – К тому же, как мне кажется, вы не всегда откровенны в своих разговорах со мной. Вот, к примеру, я с самого начала не поверил в ту трогательную историю вашего знакомства с Кэлом, которую вы мне поведали. Уж очень она… – Он замолчал в поисках нужного слова, нетерпеливо взъерошив при этом волосы. – Уж очень она неестественная. Разительно отличается от всего того, что я знаю о своем брате.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Он явно ожидал моего ответа. Но я молчала. Как я могу объяснить ему то, что и сама не понимаю до конца? Что мой первый мужчина, которого я встретила, не был тем мужчиной, за которого я потом вышла замуж.

Я слегка прикусила нижнюю губу, почувствовав, что она дрожит.

– Я любила Кэла! Я действительно любила его. Вот, пожалуй, и все, что вам следует знать.

Гиббс издал протяжный вздох и повернулся, направившись к дому.

– Сейчас перенесу в свою машину те коробки, которые стоят в холле. А потом с удовольствием полакомлюсь шоколадным мороженым. Можете меня не провожать.

Я молча проследила за тем, как он взбегает по ступенькам крыльца, снова и снова удивляясь тому, как в момент нашей первой встречи с ним я могла принять его за Кэла. Потом я тоже вернулась в холл, закрыла за собой дверь и направилась в кабинет. Там меня уже поджидал ворох бумаг, выдвинутые ящики, пачки книг. Внезапно я всем телом почувствовала тяжесть обручального кольца Кэла, лежавшего в моем кармане. Я выдвинула верхний ящик письменного стола и долго разглядывала, что там внутри, ничего не видя перед собой. Хоть бы заплакать, дать наконец волю слезам, которые я так старательно сдерживала. Но со дня маминых похорон я ни разу не плакала. Оказывается, я разучилась плакать.

Проснувшись, Лорелея обнаружила, что лежит, закрыв рот рукой. Будто она и во сне продолжала бороться с одолевающей ее тошнотой, вызванной, скорее всего, несварением желудка. Знакомые симптомы, с которыми она отчаянно сражалась каждое утро после своего пробуждения. Какое-то время она лежала неподвижно, надеясь, что все пройдет само собой, и одновременно пытаясь вспомнить, с какой стороны кровати она вчера поставила судно на тот случай, если ее все же начнет тошнить по-настоящему.

Часы на прикроватной тумбочке негромко тикали, отмеряя секунды и минуты еще совсем раннего утра. Это мерное тиканье будильника тоже уже давно стало ей привычным, потому что почти каждую ночь она спала урывками, часто просыпалась, а потом долго не могла заснуть снова. Лорелея осторожно придвинулась к изголовью кровати и замерла на секунду, боясь потерять равновесие и упасть на пол. Немного отдышавшись, она попыталась встать, ухватившись обеими руками за прикроватную тумбочку, на которой лежали таблетки от болей в желудке. Положила одну из них в рот и стала медленно разжевывать. Хруст резонировал в ее голове, а потому сам звук показался ей слишком громким. Усилием воли она заставила себя проглотить таблетку.

Она уже собиралась снова лечь, предвкушая то наслаждение, с которым откинется сейчас на подушку, но в этот момент услышала голос Оуэна. Материнский инстинкт возобладал. Прочь все неприятности с желудком! Она соскользнула с постели, больно ударившись большим пальцем ноги о судно, про которое она совсем забыла – а ведь сама же поставила его еще с вечера, – и заторопилась к дверям.

В холле тускло светил ночник, оставленный Оуэном. Дверь в его комнату была раскрыта, и Лорелее даже показалось, что она слышит оттуда негромкое пение. В полумраке она поспешила к сыну и замерла на пороге его комнаты. На кровати рядом с Оуэном сидела Мерит. Лорелея тихонько прислонилась к дверному косяку, стараясь остаться незамеченной, и прислушалась. А потом чуть не расхохоталась вслух, узнав их с Оуэном любимый мотивчик из сериала «Остров Гиллигана».

Но вот песня неожиданно оборвалась.

– Следующего куплета я не помню, – тихонько призналась брату Мерит.

– «А на дворе ужасная погода», – громким шепотом подсказал ей Оуэн.

– А! Ну да! Вспомнила! И все же, думаю, нам нужно заканчивать с пением. Иначе разбудим маму. Или ты хочешь, чтобы я еще попела тебе? И тогда ты почувствуешь себя лучше, да?

– Я хорошо себя чувствую, – шепотом ответил ей мальчик.

– Вот и отлично! Тогда скажи мне, почему ты плакал?

– Я… я скучаю по папе.

В голосе Оуэна было столько откровенного горя и тоски, что Лорелея подумала, что теперь-то она точно знает, что это такое, когда у человека разбито сердце. Пожалуй, в этот момент и ее собственное сердце раскололось на две половинки. Ей хотелось сию же секунду ринуться к сыну, но она понимала, что Мерит права. Ей сейчас надлежало лежать в собственной кровати, и только.

– Я тоже скучаю по папе. – Голос Мерит дрогнул, и она замолчала, не в силах продолжать. – Он был хорошим отцом. Папа учил тебя плавать? Или кататься на велике?