– Ты не думаешь, что у Стюарта достанет здравого смыслапредупредить Юрия, чтобы он держался в стороне? Что там может существоватьнекий заговор и что Стюарт не имеет представления, насколько широко онраспространился?

– Я думаю, у тебя самого достанет здравого смысла такпоступить и, возможно, у меня, но я ничего не могу сказать о Стюарте.

– Итак, что, если Юрий находится там? Они знают озаговоре, но ничего не знают о нас! Стюарт не стал бы рассказывать Юрию о нас,независимо от того, что случилось. Подумай хорошенько. Что именно Юрий долженрассказать? Он может сообщить им о том, что произошло в Новом Орлеане, и, еслион доберется до документов… Знаешь, мне кажется, я еще пожалею, что уничтожилвозможность перехвата информации.

– Я об этом не жалею! – сказал Марклин. Егоначинал раздражать деловой подход Томми, его абсурдный оптимизм.

– Ты опасаешься, что мы не сможем решить эту задачу –так? – спросил Томми. – Ты боишься, что мы расколемся, как Стюарт?Но, Марклин, ты должен понять, что Стюарт провел в Таламаске всю жизнь. А чтозначит эта Таламаска для тебя или для меня? – Томми сухорассмеялся. – Старина! С нами они допустили ошибку – ведь я прав, братец?

– Нет, они не ошиблись, – ответил Марклин. –Стюарт знал, что делает, знает, что мы обладаем мужеством для выполненияпланов, которые он никогда не мог бы даже осознать. Стюарт не сделал ошибки.Ошибка состояла в том, что кто-то убил Антона Маркуса.

– И у нас не было времени, чтобы выяснить, кто этосделал и почему, каковы были мотивы совершенного им преступления, ставшего длянас счастливым случаем. Ты понимаешь, что это счастливый случай, не так ли?

– Разумеется, понимаю. Мы избавились от Маркуса. Это ужточно. Но что случилось в момент убийства? Элвера разговаривала с убийцей.Убийца говорил что-то об Эроне.

– Не покажется ли тебе, что будет просто великолепно,если этот незваный гость принадлежит к семейству Мэйфейр? А что, если этоведьма высшего ранга? Говорю тебе, я мечтаю прочесть весь файл о мэйфейрскихведьмах, от корки до корки. Хочу знать буквально все об этих людях! Я думал обэтом. Должен существовать какой-то способ предъявить права на бумаги Эрона. Тызнаешь Эрона. Он записывал буквально все. Должно быть, после него осталась кучакартонных ящиков с бумагами. Они, вероятно, хранятся где-то в Новом Орлеане.

– Ты слишком забегаешь вперед! Томми, Юрий мог побыватьтам. Стюарт мог не выдержать. Они могут знать обо всем.

– Сомневаюсь, насколько серьезны твоипредположения, – сказал Томми с видом человека, которому хотелось быпоразмышлять о чем-то более значительном. – Марклин, поворот!

Марклин чуть не пропустил его, и, едва свернув, ониоказались на пути у другой машины. Но та уступила им дорогу, и Марклинустремился вперед. Через несколько секунд они съехали с автострады и началиспускаться вниз по проселочной дороге. Только тогда Марклин расслабился и далотдых пальцам, намертво вцепившимся в руль во время этого инцидента. У негоныла челюсть – так крепко он сжал зубы.

Томми сердито посмотрел на приятеля.

– Послушай, не дави на меня, – неожиданно произнесМарклин, чувствуя, как жар заливает глаза, что всегда означало приступоткровенной ярости. Он отчетливо сознавал это состояние. – Дело совсем нево мне, Томми, весь вопрос в них! Теперь подадим назад немного. Мы разыграемэто вполне естественно. Мы оба знаем, что нам делать.

Томми медленно повернул голову, когда они проезжали сквозьпередние ворота, ведущие в парк.

– Должно быть, все члены ордена собрались. Никогдаздесь не было подобного скопления машин, – заметил Марклин.

– Считай, что нам повезло, если они не распорядилисьпредоставить наши места глухим и слепым старцам из Рима или Амстердама.

– Надеюсь, так они и сделали. Это была бы великолепнаяпричина отдать все в руки старой гвардии и весьма естественно отсюда выбраться.

Марклин остановил машину в нескольких метрах от служителягаража, направлявшего автомобиль, стоявший перед ними, на довольно удаленноеместо парковки по другую сторону живой изгороди.

Он вышел и бросил ключи служителю.

– Запаркуй ее, Гарри, пожалуйста, – попросил он.Вытащил из бумажника несколько фунтовых банкнот – сумму, достаточную для того,чтобы не обращать внимания на все возражения за подобное нарушениепорядка, – и устремился к входу в здание.

– Зачем, черт подери, ты сделал это? – спросил Томми,подбегая к нему. – Старайся следовать правилам, понял? Стань невидимым. Неговори ни слова. Не привлекай излишнего внимания, ведь мы договорились.

– Ты сам слишком нервничаешь, – раздраженноотозвался Марклин.

Передние двери стояли нараспашку. Зал был до пределазаполнен мужчинами и женщинами, густым облаком дыма от сигар и ревом голосов.Это было похоже на толпу в канун праздника или на антракт в театральном зале.

Марклин остановился. Все его инстинкты приказывали невходить внутрь. А он всю жизнь доверял своим инстинктам, как, разумеется, исвоим умственным способностям.

– Ну, пойдем же, друг, – сказал Томми сквозь зубы,понуждая Марклина продвигаться вперед.

– О, приветствую, – сказал господин с загоревшимлицом, обернувшийся, чтобы поздороваться с ними. – А кто вы такие?

– Новички, – ответил Марклин. – Томми Монохани Марклин Джордж. Новичкам позволяется войти?

– Разумеется, разумеется, – сказал незнакомец,отступая в сторону. Толпа сомкнулась, лица обратились к ним, а затем равнодушноотвернулись. Какая-то женщина что-то шепнула человеку по другую сторону дверии, встретившись глазами с Марклином, тихо вскрикнула от удивления и тревоги.

– Все получается не так, – сказал Марклин сквозьзубы.

– Вы обязательно должны здесь присутствовать,конечно, – говорил жизнерадостный человек, – все молодые люди должныбыть здесь. Когда случается нечто подобное, каждый обязан явиться в Обитель.

– В чем дело, хотелось бы знать, – сказалТомми, – ведь Антон никому не нравился.

– Умолкни, – велел Марклин. – Это простоудивительно, не так ли, как люди – ты и я, например, – реагируют настрессы.

– Нет, к сожалению, в этом нет вообще ничегоудивительного.

Они медленно продвигались по краю толпы. Незнакомые лицаокружали их со всех сторон. Люди вокруг пили пиво и вино. Они могли слышатьфранцузскую и итальянскую речь, а некоторые даже говорили на датском.