Заря рванула раз-другой, но клинок застрял, а убитый повалился на спину, и Заре пришлось выпустить меч, чтоб устоять на ногах.

Заря осталась без оружия. Одна. Вокруг – нурманы. Мужчины. Молодые и старые, в богатых одеждах и в простом, но все – чужие. У Зари горло перехватило: ни слова не вымолвить.

И тут, решительно оттолкнув двоих хмурых бородачей, вперед протиснулась Гудрун.

Дочь Сваре Медведя увидела летящий топор и поняла, что дочь ярла из Гардарики не родит сына ее Ульфу. Топор ударит Зарру в спину, не защищенную ничем, кроме легкой ткани. Ударит точно между лопаток. Гудрун понимала, что не успеет предупредить, но все же крикнула:

– Берегись!

Зарра почуяла смерть раньше ее крика и увернулась.

А топор полетел дальше, угодил пяткой в лицо раненного Заррой хирдмана и проломил тому переносицу. Хирдман упал, а Зарра метнулась волчицей к тому, кто бросил топор, и ударила снизу, как волчица бьет в горло оленю. Только не клыками, а мечом. Гудрун увидела, как выскочил из шеи кончик клинка, а потом люди вокруг разом прянули вперед. Какой-то разряженный бонд оттеснил Гудрун, заслонив место боя. Дочь Сваре Медведя ухватила бонда за пояс, дернула в сторону…

Бонд оглянулся и, увидев красивую женщину в богатой одежде, проглотил гневные слова и подвинулся, позволив Гудрун пробиться в центр и встать рядом с Заррой, положив руку ей на плечо.

Успела! Трое Рагнаровых хирдманов из молодых, которым нынче было поручено присматривать за порядком на рынке, как раз протолкались через быстро увеличивающуюся толпу, увидели на Асгисле тот же знак, что украшал и их одежду, и зашарили глазами, выискивая виноватого. Правда, Зарры в числе главных подозреваемых не было. Было двое покойников: один с кровавой ямой на лице, другой – с мечом, торчащим изо рта.

– Кто убил? – строго спросил тот, кто был в дозоре старшим, окидывая собравшихся недобрым взглядом. А двое других уже взялись за мечи, готовые немедленно покарать убийцу или убийц.

– Вот она, вот эта девка в белом плаще! – тут же крикнул кто-то.

– Она, она! – тут же поддержали крикуна. – Она обоих убила! Сначала вот того, Рагнарова, а потом этого!

Хирдманы уставились на женщин. На обоих, поскольку они обе были в белых плащах. И обе такие, что легко верилось: запросто могут сразить красотой любого воина. А вот железом… Сомнительно.

– Я Гудрун, дочь Сваре и Рунгерд, жена Ульфа-ярла по прозвищу Хвити, принимаю на себя всё, что свершилось, и по праву старшей требую суда конунга! – воскликнула Гудрун звонко, перекрывая шум толпы.

– А ну тихо всем! – рявкнул один из хирдманов. И когда стало потише, потребовал: – А что случилось, женщина? Давай-ка выкладывай!

– Ты, молодой, повежливее! – растолкав народ, в круг выбрался рыжий здоровяк с убранной в косицы бородой, в которую были вплетены золотые кольца. И вообще золота на нем было столько, что хватило бы на полцены драккара. А вот рукоять меча у него была совсем простая, потертая, с простым оголовьем, набранным из меди и серебра. А если кому-то всего этого было бы недостаточно, чтобы сразу зауважать воина, на шее у него, среди прочих оберегов и украшений, посверкивал серебром и золотом знак с таким же вороном, как и на знаке убитого. Правда, с небольшой поправкой – с маленьким лучником внизу, означавшим, что этот воин не из Рагнарова хирда, а присягнул его сыну, Ивару Бескостному.

Невелика разница. И для друзей, и для врагов Рагнар и его сыновья были – одно.

– Эта женщина, – лениво пояснил рыжий, – жена уважаемого ярла, и если кто слышал сагу о Волке и Медведе, так для тех я скажу: это та самая, о которой говорится в саге.

Лица у Рагнаровых хирдманов подобрели: сагу они слышали.

– Благодарю, Давлах, за поддержку, – проговорила Гудрун.

– Да что там, – пожал плечами рыжий. – Я мимо проходил, тебя услышал.

– Гудрун, та самая… Отец у нее берсерком был. И брат тоже… А мать… – вокруг снова стало шумно.

– А еще она убила в бою сконского ярла! – громко произнес кто-то в толпе.

– А этого – за что? – спросил еще кто-то.

– Так это не она, вторая.

– Ага! Он только меч вытащил, а она – раз…

– Не, убила не она! – возразил еще кто-то очень авторитетно. – Это топор его убил! А топор вон тот бросил, а уж его – она…

– Да ты не видел ничего! – напустились на авторитетного сразу несколько человек. – Этот, Рагнаров, обесчестить ее хотел…

– Ага! Ага! Это он сам всё! – громче всех завопил торговец, чью утварь смахнул Асгисль. – Товар мой попортил! А ей велел юбки задрать и на стол мой пристраиваться! Ссильничать ее хотел, а она не далась!

– Так и было? – спросил Давлах Гудрун вполголоса и, получив утвердительный кивок, произнес уже погромче, обращаясь к хирдманам-дозорным: – А этот человек, он точно Рангаров? Вы его знаете?

Те глянули и одновременно покачали головами.

– На нем знак Рагнара, – с сомнением произнес старший. – Значит, наш.

Ну да. Кто рискнет объявить себя человеком конунга ложно? Тем более Рагнара. Тем более здесь, в Роскилле.

– Ты просила суда конунга, госпожа, – очень вежливо произнес старший из дозорных. – Тогда пойдем к нему. – И погромче: – Мы идем на суд конунга! Кто что видел – присоединяйтесь.

И они пошли. Прихватив с собой покойников.

От рынка до конунгова большого дома – десять сотен шагов. Но пока их прошли, толпа увеличилась вчетверо. И полнилась слухами, как сеть – идущими на нерест лососями.

– Ничего не говори, – наставляла Гудрун Зарю. – Ты всё сделала правильно. И очень хорошо. Я горжусь тобой, Зарра. И Ульф скажет так же. Рагнар-конунг знает нашего мужа. Его многие знают, и слава его велика. И уважение к нему – тоже. Рагнар, конечно, рассердится, ведь его человека убили. И убила его женщина, так что он может назначить большой выкуп. И серебра у нас хватит на сотню верегельдов, и еще останется, так что отдавать его не жалко, а с честью – не так. Потеряешь – не вернешь.

Заря слушала и кивала. И успокаивалась. А еще она перестала чувствовать себя чужой в этой стране. Да и не было этого. Она – часть рода. И род ее здесь ничуть не слабее, чем был там, дома.

Конунг Рагнар Лотброк был страшен. Не ликом: с виду – обычный муж средних лет, даже не слишком крупный. Видала Заря воев и покрупнее.

Но когда Заря встретилась с ним взглядом…

Будь она водой – замерзла бы вмиг. И сейчас как будто окаменела. Это был не взгляд человека. Может быть, бога. Очень недоброго бога.

У Зари язык примерз к нёбу.

А еще вокруг были воины. Много. И все – страшные, как сам Перун. И гул голосов. Негромкий, но грозный, недобрый, как рокот дальнего шторма.

Счастье, что Заре не нужно было ничего говорить. Гудрун говорила за обеих. И что удивительно: она не боялась. Была почтительна, но не более. И не забывала о собственном достоинстве. У Зари колени подгибались, а Гудрун стояла, прямая и прекрасная, и слова лились из нее так легко, будто она не с конунгом говорила, а, допустим, с братом: