А жить становилось все труднее: ведь не только проповедями жив человек, ему нужен и хлеб насущный. Заказов не было, денег тоже, и если бы не помощь еще оставшихся у него благодетелей, то в монастырь все-таки пришлось бы уйти — хотя бы ради пропитания. Самым страшным было то, что заказов не предвиделось и в будущем, ведь греховным стало буквально все. Богородица перестала быть заступницей, и непонятно было, каким святым еще стоило молиться, если сам Христос был теперь королем Флоренции, и кто сейчас рискнет украшать свою обитель их изображениями. Он даже не знал, сохранились ли те картины, которые он написал для своих прежних друзей, или же их уничтожили вездесущие «плаксы». А каких небесных и земных кар заслужит живописец, рискнувший нарушить запреты? Кто теперь закажет свой портрет, если в глазах Савонаролы это выражение тщеславия и гордыни? Почти все живописцы покинули Флоренцию, раздобыв себе заказы в других городах. А он вот словно прикипел к одному месту, не хочет с него никуда сдвигаться и остается в городе, в котором он, как когда-то Вероккьо, не мог заработать даже на штаны.

Впрочем, после изгнания Пьеро во Флоренцию возвратился подающий большие надежды ваятель и живописец Микеланджело, покинувший город после того, как Пьеро приказал ему лепить скульптуры из снега. В какой степени он разделял мысли фра Джироламо, судить было трудно, но идея Христа как высшего судии, похоже, была ему близка. Не зная истинного положения, сложившегося сейчас во Флоренции, он горел рвением послужить родному городу. Однако и его услуги оказались не нужны. Ему удалось раздобыть лишь два заказа — на небольшие изваяния юного Иоанна Крестителя и спящего Купидона. Несколько раз Сандро встречался с ним, но сойтись поближе им помешали не только разница в возрасте, но и невыносимая привычка Микеланджело критиковать все, что было создано не им. Тем не менее, когда в июне 1496 года он снова покинул Флоренцию, в городе не нашлось никого, кроме Сандро, через кого он мог бы переслать небольшое письмецо Лоренцо ди Пьерфранческо с благодарностью за оказанное покровительство. После этого связь с ним прервалась, откровенно говоря, к великому облегчению Сандро: Микеланджело числился среди близких друзей Медичи, хотя таковым и не был, а к тому же он сейчас находился в Риме, среди врагов Флоренции, и переписка с ним могла принести массу хлопот.

Хотя сторонникам Медичи и была недавно объявлена амнистия, тем не менее их преследование продолжалось, особенно после того, как на Савонаролу было совершено покушение. Бродили слухи о новых заговорах, не стихали разговоры о том, что Пьеро при поддержке папы собирается напасть на Флоренцию, что, впрочем, соответствовало истине. Нетрудно было предугадать, чем закончатся переписка с Римом и посредничество между сбежавшим туда художником и представителем семейства Медичи, который хотя и вел себя лояльно по отношению к новым властям, но был на подозрении.

Да, непростыми оказались эти годы для многих флорентийцев! Выход в море был блокирован венецианцами, жаждавшими разорения своего конкурента, прежние торговые партнеры переключились на другие рынки, ремесленники, занятые кто политикой, кто спасением души, не работали, кассы цехов ограничили выдачу ссуд. Фра Джироламо обещал, что все наладится, как только Бог окончательно простит Флоренцию, а для этого нужно еще дальше продвинуться по пути покаяния и исправления. Вымели из города всех шлюх — благоденствия не наступило, изгнали евреев — закрылось большинство меняльных и ростовщических контор, стали питаться только растительной пищей — разорились мясники, запретили упоминать имя Господа всуе, усилили наказания для сквернословов и картежников — ровным счетом никаких изменений. Или Савонарола неправильно толковал свои видения, или же Господь требовал чего-то другого. В других итальянских городах стали уже посмеиваться над флорентийцами.

Но насмешки — это еще полбеды: против обессиленной и разоренной Флоренции начались интриги. В итальянских землях она оставалась единственной союзницей Франции, которая, кажется, и думать забыла о ней. Скрытую борьбу против Флоренции и Савонаролы начал великий интриган Лодовико Сфорца по прозвищу Моро (Мавр), бывший друг Карла. Он забросал Рим посланиями, в которых предупреждал папу, какую опасность для Церкви таят в себе Флоренция и ее проповедник, писал даже о том, что Савонарола сам хочет сесть на престол святого Петра. Напуганный папа решил действовать более энергично, пока не стало слишком поздно. Он направил Савонароле бреве — личное письмо, — в котором просил его прибыть в Рим и там «выявить волю Божью», разобравшись, кто прав, а кто виноват. Но друзья предупредили фра Джироламо: если он отправится к папе, его намерены или убить по дороге, или же сразу по прибытии заточить в мрачный замок Святого Ангела. Савонарола сказался больным и не поехал.

17 февраля 1496 года он произнес одну из самых горячих своих проповедей, еще более страстно бичевавшую священнослужителей и еще беспощаднее осуждавшую их пороки. И хотя имя Александра в ней не было прямо названо, но имеющий уши, да слышит. Во Флоренции стали ждать ответного шага папы. Он оказался совершенно неожиданным: по совету некоторых прелатов, считавших, что подачка заткнет любой рот, Александр предложил Савонароле кардинальскую шапку и должность епископа Флоренции. Хитрость была шита белыми нитками. Фра Джироламо, к великому удовольствию своих сторонников, публично ответил папе: «Я не стремлюсь ни к шляпе кардинала, ни к митре епископа. Боже, я жажду лишь того, что ты дал своим святым — мученичества. Прошу тебя, дай мне красную шляпу, но красную от крови!»

В это же время Савонарола начал переписку с Карлом VIII, в которой предлагал ему созвать Всекатолический собор для отстранения Александра от папского сана. Во Флоренции монастырем Санта-Кроче вскоре было получено очередное бреве папы с требованием доставить ему «некоего Джироламо», впавшего в ересь, и запретить ему читать проповеди. Фра Джироламо проигнорировал запрет, а выдать его папе во Флоренции мог бы только безумец. Какими бы ни были сомнения в пророчествах монаха, отправить его в Рим никто не решился бы — его бы растерзали на куски. Любовь простых горожан к своему проповеднику, казалось, была непоколебимой.

Тогда Александр прибегнул к более испытанному и простому методу: он двинул на Флоренцию свои войска под командованием Орсини с целью овладеть городом, навести там порядок и восстановить у власти Пьеро. Наемники дошли до Перуджи, остановились там и стали дожидаться, когда к ним присоединится Болонья, согласившаяся принять участие в этом предприятии. Болонцы, однако, колебались. Орсини ждал, пока у него не вышли все деньги, а так как ни от Медичи, ни от папы он не получил ни дуката, то отбыл в Неаполь, а Пьеро возвратился в Рим, где предался таким кутежам, что они затмили даже кардинальские оргии.

Да, непростым выдался этот 1496 год! Господь словно насылал на город одно испытание за другим, видимо, стремясь убедиться в готовности его граждан к возвращению в истинную веру. Не успели улечься страхи перед нашествием Орсини, как Флоренцию посетила новая беда, на сей раз более грозная — «черная смерть». Во всех церквях усиленно молились, устраивали шествия, давали обеты — вроде бы пронесло, чума свирепствовала недолго и жертв унесла не так уж много. Братьев Филипепи бедствие обошло стороной, но, вернувшись с загородной виллы, они недосчитались некоторых соседей.