Беатрис столько раз перечитывает письмо Софронии, что выучивает его наизусть, но слова все равно не приобретают смысла.

Я не смогла осуществить наш план. Знаю, мама из-за этого сочтет меня слабой, но я верю, что ты поймешь. Это было неправильно, и это не стоило таких жертв. Я не могла этого сделать. Но, похоже, мама слишком хорошо меня знает и поэтому лишила меня этого выбора. Уверена, что к этому времени вы уже получили известие об объявлении Леопольдом войны. Это подделка, но это не имеет значения. Я могу надеяться лишь на то, что ты освободишь лорда Савеля и отправишь его домой. Я не имею права просить тебя об этом, знаю, но думаю, что в глубине души ты тоже понимаешь, что это неправильно. Не думаю, что у кого-то из нас есть шанс противостоять маме. Не в одиночку. Но если мы будем работать вместе – если каким-то чудом Дафна будет заодно с нами, – я думаю, у нас есть шанс вырваться из маминой хватки. Освобождение лорда Савеля – это первый шаг, и я обещаю тебе, что буду рядом с тобой, невзирая на последствия.

Я люблю тебя, я доверяю тебе, и я скучаю по тебе.

Отчасти в этом нет ничего удивительного, их мать всегда называла Софронию мягкой, хотя Беатрис считает, что более подходящим было бы слово «чувствительная». В любом случае, это качество не служит бессемианской принцессе на пользу, и императрица сделала все возможное, чтобы укрепить Софронию. Но это не помогло.

Нет, что удивляет Беатрис, так это сила, заключенная в словах Софронии. Это не просто чувство вины или сомнения по поводу того, правильно ли они поступают, – этого Беатрис, возможно, и ожидала от своей сестры. Но действия? То, что Софрония действительно пошла против воли их матери? Это непостижимо для девушки, которую знала Беатрис.

Но, конечно, это восстание было напрасным, Софронии следовало этого ожидать. Всю их жизнь мать была на шаг впереди. Им всегда казалось, что она все видит и все знает. Но, с другой стороны, думает Беатрис, она всегда сопротивлялась и восставала.

«Я думаю, что в глубине души ты тоже понимаешь, что это неправильно». Эти слова остаются в голове Беатрис еще долгое время после того, как она сжигает письмо в камине и готовится ко сну. Она знает, что это неправильно? Да, ее мучает чувство вины за то, что она подставила лорда Савеля. Да, ее преследовали мысли о том, что он в тюрьме, о том, что его сожгут из-за нее. Но ведь это просто ужасающая необходимость, разве нет? Да, это способ спасти ее собственную жизнь, но также и способ спасти Селларию, спасти других людей вроде нее и дочери лорда Савеля, а также всех тех, кто был или будет казнен за действия против строгих законов страны. Беатрис может не соглашаться со своей матерью во многом, но она считает, что Селларии будет лучше при ее правлении. Разве это не стоит жизни одного человека?

Беатрис больше в этом не уверена.

– Ты выглядишь встревоженной, – замечает все еще разодетый к ужину Паскаль, входя в комнату. Он ужинал со своим дядей, отцом Жизеллы и Нико, а также с некоторыми другими членами королевского совета. Судя по выражению его лица, она сомневается, что все прошло хорошо.

– Ты тоже, – отмечает она. – Хотела бы я быть там с тобой.

– Поверь, я тоже, но они очень настаивали на том, чтобы поговорить со мной наедине. Они могли решить, что тебе удастся переманить некоторых из них на нашу сторону, – говорит он с кривой улыбкой.

– Наша сторона? – спрашивает Беатрис. – Мы приняли чью-то сторону?

– Я думаю, что с моим отцом что-то не так. И считаю, что война с Темарином – это последнее, что нам нужно. Перемирие принесло пользу обеим нашим странам, и крайне важно, чтобы оно соблюдалось. Они не согласны. В частности, мой дядя, похоже, полон решимости пойти на войну. Так что, я полагаю, теперь есть две стороны, – говорит Паскаль, опускаясь на кровать рядом с ней. – Я знаю своего отца, Трис. Знаю его настроение. Знаю его характер. Но это другое. Он болен. Я знаю это и, думаю, они тоже это знают, но не хотят этого признать.

– Конечно нет, – фыркает Беатрис. – Их власть зависит от его воли. Вот почему никто не говорит ему «нет».

Беатрис вдруг задается вопросом, не ее ли мать несет ответственность за ухудшение состояния короля. Безумный король вполне мог послужить бы ее целям. Было бы легче завоевать лояльность враждебной страны, если бы она освободила их от такого тирана. «Я думаю, в глубине души ты тоже знаешь, что это неправильно». Слова Софронии снова эхом отдаются в голове Беатрис.

– Ты хочешь быть королем? – спрашивает Беатрис. Хотя они одни в комнате, она все равно понижает голос.

Паскаль смотрит на нее, нахмурив брови.

– Что это еще за вопрос? – спрашивает он.

Беатрис вспоминает игру на пляже, как он сказал, что его слова о нежелании быть королем – блеф, и как Беатрис знала, что это правда.

– Я думаю, ты был бы хорошим королем, – мягко говорит Беатрис. – Может быть, не таким сильным, каким был твой отец в расцвете сил, но ты был бы справедливым, самым справедливым. Ты смог бы создать лучшую Селларию.

Паскаль хмурится еще больше.

– Мы не говорим об этом, – произносит он более твердо, чем необходимо.

Беатрис смотрит на него, на мальчика, за которого вышла замуж, зная, что в конце концов предаст его. На мужа, который совсем не такой, как она ожидала, не похожего на то, на что она надеялась, но каким-то образом – на друга, который ей нужен.

– Мы говорим об этом, – настаивает она, глядя ему в глаза. – Именно об этом мы и говорим. Твой отец нездоров. Он принимает плохие для Селларии решения. Единственный способ сделать так, чтобы все закончилось хорошо, – тебе занять трон. Итак, я спрашиваю тебя, ты этого хочешь?

Паскаль глубоко выдыхает и отворачивается от нее, но, когда его взгляд возвращается, она вспоминает, что во время их первой встречи ей показалось, будто он похож на испуганного щенка. Но теперь она думает, что у щенка выросли клыки.

– Я никогда не знал, так ли это. И все еще не знаю. Но я думаю, это то, что мне нужно сделать, точнее говоря, то, чего от меня ждут. А когда ты рядом со мной, перспективы кажутся менее пугающими.

Беатрис медленно кивает, ее план обретает форму. План безумный и, возможно, невыполнимый, но это единственный шанс помочь сестре. Звезды тебя побери, Софи. Все ты и твоя проклятая совесть. Она смотрит на юношу, жизнь которого безвозвратно связала со своей, и на ее губах появляется хрупкая улыбка.

– Что ж. Полагаю, нам придется устроить переворот.

Доверие – это не то, что дается Беатрис легко. Ее мать никогда его не поощряла, даже между ней и ее сестрами, хотя это было неизбежно. Но у нее, Дафны и Софронии никогда не было друзей. Каждый раз, когда они сближались с другими ровесниками, их мать делала то, что разрушало зародившуюся дружбу. Беатрис вспоминает, что, когда ей было восемь, она подружилась с дочерью графа, разделявшей ее любовь к моде и театру. Вскоре семья девочки переехала из дворца в свое загородное поместье, и Беатрис никогда больше о ней не слышала. Хотя в то время это казалось жестоким поворотом судьбы, теперь Беатрис ясно видит почерк своей матери. Это касается не только этого инцидента, но и многих других подобных событий.