— Не преувеличивай, здесь ведь все по-другому. — Полное отсутствие энтузиазма у Ахмеда раздражает меня. — Насколько хорошо мы проведем время, зависит преимущественно от тебя, — язвительно произношу напоследок.

— Ты-то наверняка будешь счастливая-пресчастливая — как же, все эти льстивые потные самцы будут пускать слюни, увидев тебя…

— Что?! — повышаю голос я. — Опять ты начинаешь?! А я-то думала, эта дурь у тебя уже прошла.

— Ну да, конечно! Я должен радоваться, что моя жена показывает сиськи всякому, кто только носит штаны?

— Что ты мелешь?! — не выдерживаю я. — Может, ты предпочел бы, чтобы я ходила в черной абайе[45]и платке? А тем временем ни одна из твоих сестер так не одевается, — привожу я последний аргумент.

— А разве они лезут в объятия к чужим мужикам? Позволяют облизывать себе руки?

— Ты несешь какой-то невероятный бред! Имей в виду, оскорбляя меня, ты оскорбляешь и себя самого. Ты ведь сам выбрал себе такую жену.

— Всякий может ошибиться, — спокойно заявляет Ахмед.

Я теряю дар речи.

— Значит, для тебя наш брак — недоразумение? Значит, все последнее время ты притворялся, играл какую-то роль?!

— Я же не хочу, чтобы обо мне думали, будто я муж-садист. Я даю тебе свободу действий — и поглядим, к чему это приведет.

— Так, значит, ты меня проверяешь? Испытываешь?!

— Я уже сказал: даю тебе шанс…

— Но разве я тебя когда-либо разочаровывала? Что я тебе сделала плохого, почему ты так ко мне относишься?

— Я не хочу снова и снова повторять одно и то же, это становится скучным. — Он корчит презрительную гримасу. — Я уже высказал тебе свое мнение о твоем поведении. Ты можешь принять это к сведению или не принять. Мне все равно.

После этих слов Ахмед набрасывает на плечи куртку и направляется к выходу.

— Куда это ты? Мы еще не закончили разговор! — И я становлюсь у него на пути.

— Лично я уже закончил. А тебе желаю счастливо оставаться и приятно поразвлечься.

…Дискотека для меня проходит отвратительно. Я — единственная, кто напился в дым. Вешаюсь на всех мужчин, падаю на танцполе, вливаю в себя гектолитры алкоголя и надоедаю всем своей пьяной болтовней. Положить конец этому безобразию удается только Баське: она запихивает меня в машину Хассана, который везет меня к ним домой. По дороге я дважды блюю в окно, заливаюсь слезами и сморкаюсь в рукав выходного пиджака моего друга. И, прежде чем мы успеваем доехать до места, засыпаю.

Ахмед снова стал редко бывать дома. Даже когда он приходит, спать отправляется в свой кабинет на первом этаже. Со мной он опять не разговаривает. Оттепель в наших отношениях длилась совсем недолго. И вновь я начинаю беспокоиться о будущем нашего брака и задумываться о смысле моего пребывания здесь, в Ливии. У меня по-прежнему нет на руках моего загранпаспорта, и, даже записываясь на курсы вождения, я его так и не увидела — все формальности улаживал мой хитрец муж. В конце концов я получила маленькую ламинированную картонную карточку, заполненную по-арабски, и теперь имею право водить машину. Однако стоит ли ее покупать, я пока не решила — не знаю, как долго еще здесь выдержу. Зарплату свою собираю «в чулок» и прячу в самый дальний ящик шкафа — это моя аварийная страховка, хотя очень хотелось бы, чтобы она никогда мне не понадобилась. Я не перестаю надеяться, что мы с мужем все-таки придем к пониманию, и порой ищу помощи у его близких — это ведь они должны лучше всех знать Ахмеда.

— Пока ты не уйдешь с работы и не согласишься сидеть дома, в четырех стенах, он не уймется, — объясняет мне Самира и ехидно добавляет: — А если б ты еще и родила ему парочку новых карапузов, то он вообще был бы на седьмом небе и тогда уж точно оставил бы тебя в покое.

— Самира, быть этого не может. Он все время утверждал, что ему чужд традиционный уклад и что он противник такого отношения к женщинам. Мол, он и женился на мне именно потому, что хотел иметь современную семью, в которой все любят друг друга.

— Он лгал и притворялся. Это он умеет, уж поверь. Это мастерство у него доведено до совершенства. Может, он и хотел иметь белолицую блондинку в женах, но после переезда сюда эта блондинка должна, по его мнению, приспособиться к извечному здешнему порядку вещей. Мне жаль тебе это говорить, Дот, но такова правда. Ты в дерьме.

— Нет, не могу поверить, — возражаю я. — Он ведь…

— Я тоже надеялась, что он изменился, — грустно произносит она. — Так казалось поначалу сразу после вашего приезда. Но все напрасно. Это по-прежнему тот же самый Ахмед, арабский самец.

— И что теперь? — беспомощно спрашиваю я.

— Я тебе всегда охотно помогу, но никогда не обращайся со своими сомнениями к Малике. Она в точности такая же, как и наш братец. Она только притворяется эмансипе, примеряя на себя современные взгляды. В глубине души она неисправимо консервативна. Малика полагает, что она — и только она! — может быть исключением среди женщин, исключением, подтверждающим правило. Всем остальным надлежит сидеть взаперти, отказавшись от свободы и продолжив жить в унижении перед богами и царями — мужчинами.

— Ты говоришь ужасные вещи… — шепчу я.

— Дот, будь осторожна. Ты должна всерьез задуматься и осознать, что для тебя важнее: ваш брак и любовь Ахмеда — а он тебя наверняка любит, я это вижу, — или независимость и самостоятельность.

— Откуда у тебя, молодой девушки, столько житейской мудрости?

— Мне всегда приходилось балансировать на краю, замышлять интриги, лгать и изворачиваться. Родиться женщиной в арабской стране — уже невезение. И чувствуется это с раннего детства… — Самира со вздохом заканчивает свою мысль и выразительно смотрит мне в глаза.

— Самира заявила, что, если я не уйду с работы, мой брак пойдет прахом, — говорю я Баське, с которой провожу очередное телефонное совещание. — Что мне делать? Посоветуй!

— Сестра твоего мужа, должно быть, знает его лучше, — спокойно отвечает подруга. — Мне-то казалось, характер всякого можно изменить или хотя бы смягчить, но твой Ахмед — это тяжелый случай. Похоже, ничего не выйдет, тебе придется или подчиниться, или бросить его.

— Но я по-прежнему люблю его… хотя сейчас мне очень больно, — признаюсь я.

— Мне жаль тебя, Дорота. Помни, даже если ты запрешься в четырех стенах и будешь ему рожать по ребенку в год, все равно нет никакой гарантии, что когда-нибудь он не выгонит тебя пинком под зад. Мне больно говорить это, но по его поведению видно, что он тебя не ценит, не доверяет тебе, не уважает и…

— Только не говори, что он меня не любит, — внезапно перебиваю ее я. — Когда все хорошо, он замечательный, нежный и преданный муж. — И добавляю: — Да и отец отличный.