— Угу.

— Ну так покажи мне ее.

Если я хочу быть счастливой, то не должна все время недовольно коситься на него и припоминать старые обиды. Нужно это все перечеркнуть и забыть, причем как можно быстрее. Я не переношу напряженной атмосферы и недоговорок — лучше уж накричать друг на друга и выложить все напрямую, только бы не молчать. Все, что угодно, только не эта немая ожесточенность со стиснутыми зубами! С детства я помню целые месяцы молчания между моими родителями; закончилось это все грандиозным скандалом и бешеными криками: ненавижу! ухожу! ненавижу!.. Ну а затем были разве что встречи в кабинете адвоката и развод через суд.

— Похоже, не оправдал я твоих ожиданий, — говорит Ахмед. — Ты постоянно всем недовольна. Кажется, даже если бы я из шкуры вылез, то и тогда…

— Перестань! — перебиваю я мужа. —Ты ведь отлично знаешь, дело не в этом. Ферма тут ни при чем.

— Не знаю… правда, не знаю, поверь…

Притворяется он или действительно не отдает себе отчета в том, как отвратительно поступал со мной? Мне становится жаль его и себя, жаль наших отношений. Если он сам не понимает, что обидел меня до глубины души, как объяснить ему это? Наверное, шансов нет.

Я поворачиваюсь к Ахмеду спиной, открываю двери и вхожу в нашу спальню. Это большая красивая комната, оформленная в пастельных тонах. Огромное супружеское ложе накрыто пушистым пледом, у изголовья — нагромождение подушек. На одной из них я замечаю маленькую алую коробочку в форме сердечка.

— Что это? — спрашиваю и показываю пальцем, как ребенок.

— А ты посмотри, — отвечает Ахмед и складывает губы трубочкой.

Я беру его за руку, и мы садимся на край кровати.

— О-о… — это все, что я могу произнести. Я не скрываю своего восторга. — Такое даже Малика не постыдилась бы надеть! — невольно вырывается у меня. Роскошный кулон, должно быть, из того же набора, что и кольцо, которое я получила недавно, только бриллиант еще крупнее.

— Именно она и помогла мне выбрать.

— Серьезно? А мне ничего не сказала! Она даже говорила, что не знает, где ты и чем занимаешься.

— Это я ее попросил отвечать так… Мне нужно было время. А тайна, как ты знаешь, есть тайна, особенно в арабской семье.

— А что сегодня за торжество? По какому случаю такие щедрые подарки?..

— Случай всегда найдется. Можно отпраздновать то, что мы здесь уже полгода. Ну, или то, что теперь у меня появилась возможность покупать тебе такие драгоценности. Я охотно подарил бы тебе нечто подобное ко дню нашего обручения или свадьбы, но в Польше я не мог себе этого позволить, у меня не было столько денег…

— У нас в Польше такой красоты и не продают, — перебиваю я.

— Давай отпразднуем то, что я… очень тебя люблю, — страстно шепчет он.

Я глубоко заглядываю ему в глаза. Ощущаю кожей лица его учащенное дыхание.

— Но как же мне понять твое недавнее поведение? Как я должна его себе объяснить? Неужели именно так здесь относятся к женам, которых очень любят? Неужели им не доверяют, подозревают, ожидают от них неминуемой измены?

— Попробуй понять меня. Ты должна. — Ахмед крепко сжимает мои руки.

— Что понять? Что понять?! Сумасшедшую ревность без малейшего повода и базарные скандалы?

— Поверь мне, я и сам чувствовал себя мерзавцем. Мне казалось, что я вдруг перестал для тебя что-либо значить. Ты выглядела такой довольной, такой счастливой в этой своей польской компании, ты лучилась радостью, а мужики пожирали тебя глазами…

— Но ведь от того, что на твою жену кто-то посмотрит, ничего не изменится и твоей быть я не перестану, неужели ты не сознаешь этого? Я никого не соблазняла, не отвечала на их ухаживания — напротив, меня раздражали эти глупые заигрывания.

— Да, конечно, я знаю. Но в те моменты я напрочь терял самообладание. У меня, как у типичного араба, кровь закипала в жилах.

— И это, по-твоему, оправдание? А если бы тебе взбрело в голову кое-что похуже, то что бы ты сделал? Как, по-твоему, должен поступить муж Мириам? Убить ее?

— Мириам — моя сестра. — Ахмед бледнеет и отворачивается. — Это самая любимая моя сестра. — Он стискивает зубы и зажмуривается. Я чувствую, как он весь дрожит от волнения. — Я даже мысли не допускаю, что нечто подобное может постичь и нас.

— Сплюнь три раза. — Я, похоже, становлюсь суеверной.

Ахмед улыбается, будто ребенок, и послушно сплевывает через плечо.

Мы нежно обнимаемся.

— Извини, — тихо шепчет мне на ухо он. — Больше никогда, обещаю… Я блуждал впотьмах, я поступал дурно, и не только с тобой. Я благодарен Богу за то, что у меня такая добрая и мудрая жена, которая все это терпит, и я надеюсь, что она меня простит. Allahu Akbar…

Как я люблю перемены! Я всегда им рада и каждый раз верю, что они — к лучшему.

Ахмеду через друзей и родственников удается как-то повлиять на мужа Мириам, и тот возвращается домой. Это первый шаг к тому, чтобы уладить дело. Впрочем, самого худшего бедный Махмуд не знает или не хочет знать. Ему сказали, что у Мириам было кровотечение по причине кисты яичника, а депрессия у нее из-за того, что она, вероятно, не сможет больше иметь детей. Сплетни же, которые распространяет улица, — всего-навсего клевета, доказать их нечем. Разумеется, все члены нашей семейки молчат как рыбы, и мы искренне надеемся, что правда до конца дней не выйдет на свет божий. Самое важное — чтобы Мириам вернулась к жизни, а это не так просто. По крайней мере, время от времени она выходит из своей спальни и общается с людьми, и это уже вселяет оптимизм.

Преисполненная энтузиазмом, я принимаюсь паковать вещи; Марыся пытается мне в этом помогать, и от ее стараний сам переезд затягивается до бесконечности. И мать, и Хадиджа, и даже больная Самира приходят ко мне каждый день и спрашивают, чем они могут быть полезны. Затем они приносят с первого этажа чай, кофе и теплые пирожные, рассаживаются поудобнее, и сама собой выходит импровизированная вечеринка. Вместо того чтобы собирать вещи, я сижу с ними и болтаю о том о сем. Однако мы никогда не упоминаем ни о бурном романе Мириам, ни об издевательствах Ахмеда над Самирой, ни о том кратком периоде моей свободы и самостоятельности — словно всего этого и вовсе не было. Для семьи сейчас самое важное то, что Ахмед и Малика уладили формальности, связанные с домом. Теперь вся недвижимость и все обитатели дома находятся под опекой старшего и единственного наследника мужского пола. Отец тут по-прежнему не появляется — хоть эта проблема пока что решена, слава богу.

— Слушай, давай отвезем на ферму то, что мы уже запаковали, а все остальное завтра просто побросаем в коробки — без всякой стирки, глажки, аккуратного складывания и тому подобного вылизывания. Свалим в кучу — и все тут. Иначе мы никогда не уедем из этого дома, — говорит Ахмед, который, войдя в нашу спальню, смотрит на гору шмоток, скомканных на постели.