которых дети слушали сказки. В этот вечер нас было столько, что можно было не волноваться, есть ли кворум, выйдет ли правильное соотношение между членами исполнительного комитета и рядовыми членами, пожизненными и новичками.

Было людно и жарко. Мы ерзали на стульях, обмахивались программками и тихонько переговаривались, предвкушая, что будет. Мы ощущали дыхание истории – души всех прежних членов Женской группы помощи радели за нас и вели к правильному мудрому решению. Мы пытались припомнить, уж не впервые ли за всю историю столь важное собрание было назначено так быстро и в такую горячую пору. Миссис Леви, служившая историком Женской группы помощи последние тридцать лет, сообщила, что заглянула в официальные хроники и обнаружила, что и правда впервые – еще ни разу не бывало собрания так близко к Песаху, а с 1972 года, когда учителя физики поймали за самовластным преподаванием курса сексуального воспитания, не созывалось собрания, требующего увольнения учителя посреди учебного года.

Без пяти минут семь мы уже изнемогали. Пора наконец, давно пора разобраться с этим вопросом. Но Рена Рейнхард, президент Женской группы помощи, не торопилась. Она уединилась в женской уборной, стараясь собраться и войти в роль председателя столь напряженного мероприятия.

Накануне Рена долго и мучительно обдумывала, как вести эту встречу.

– Мне кажется, – говорила она, – моя задача – оставаться объективной. Я не должна указывать, кому и как голосовать. Мне лишь нужно проследить, чтобы каждое мнение было услышано.

– Ты все сделаешь замечательно, я точно знаю, – ответила ее мать.

(Хотя до сих пор, слава богу, не было случая, чтобы кто-то усомнился в компетенции Рены, но мать, разумеется, беспристрастной не назовешь.)

– Что ты наденешь? Лично я считаю, тебе нужен костюм. Может, тот, темно-синий?

Рена послушалась мать и, как всегда, правильно сделала. Образцовый президент, от и до. Ни за что не догадаться, что за этим безупречным фасадом кроется столько несчастья. Когда библиотека не могла больше вместить ни души, а зал грозил вот-вот взорваться от едва сдерживаемого нетерпения, Рена торжественно вошла в дверь. Она встала у стола, расправила плечи, пригладила волосы и откашлялась. Шепот и шелест бумаг тотчас же прекратились. Воцарилась полнейшая тишина, какой не бывало на наших собраниях.

– У нас в повестке много важных вопросов, а дни сейчас горячие, так что начнем, – сказала Рена.

И собрание Женской группы помощи было официально открыто.

Повинуясь деловому чутью, без сомнения унаследованному от отца (владельца исключительно успешной компании по производству бумажных пакетов), Рена оставила вопрос с Бат-Шевой напоследок. Сначала был зачитан протокол прошлого собрания, оглашены результаты программы по сбору макулатуры. Затем следовало обсудить день сладостей, а также планы замены школьной вывески.

– Покончили бы они уже со всем этим, – пробормотала Хелен Шайовиц.

– Эти вопросы важны ничуть не меньше, – отрезала миссис Леви. Ей тоже не терпелось приступить к делу Бат-Шевы, но нельзя было упустить повод осадить Хелен.

– О да, конечно. Я не это имела в виду, – произнесла Хелен, смутившись, что ее недовольное замечание было услышано. Ну почему она вечно все говорит некстати?

– Не знаю, как вам, а мне сегодня еще три шкафа и буфет отмывать, – сказала Ципора Ньюбергер, глядя на часы.

– Мы все в курсе проблем, касающихся художественной программы и ее преподавателя. – Рена выдержала паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием: только в такие минуты она чувствовала, что имеет какую-то власть. – Мы, конечно же, хотим отметить, что высоко ценим то, как много сил Бат-Шева вложила в эту работу. Мы все знаем, как самоотверженно она трудилась и, несомненно, сделала гораздо больше, чем было предусмотрено.

Рена снова умолкла, дав нам время покивать и пробормотать что-то в знак согласия. Ей было важно, чтобы все учителя, независимо от того, насколько удачно прошел их год, получили в конце свою порцию благодарности. Собственно, это была ее идея – отмечать День признательности учителю, в который вручали именные кружки и устраивали для всех чудесный завтрак.

– Отметив это, давайте перейдем к вопросу, следует ли Бат-Шеве продолжать преподавание, учитывая возникшие проблемы.

Рена просила нас быть вежливыми, говорить по очереди и выказывать выступающим такое же уважение, какого мы ожидаем по отношению к себе. Затем она предоставила слово всем желающим, но первые секунды царила мертвая тишина. А потом разом взметнулся лес рук. Каждый мечтал высказаться, надеясь, что, если только его выслушают, мы сможем разобраться в сложившейся ситуации.

Первой по праву старшинства, как бывший президент Группы, поднялась миссис Леви.

– Я принимаю участие в жизни школы уже много лет, некоторых из вас тогда еще даже на свете не было, – начала она. – И, когда дело касается такой проблемы, как эта, полагаю, я более объемно вижу всю картину.

Она откашлялась, надеясь, что все прозвучало как надо.

– Лично я не имею ничего против Бат-Шевы. Но иногда мы хотим для наших детей чего-то вполне определенного, а кто-то другой – совершенно противоположного. Нам повезло принадлежать общине, история которой насчитывает немало поколений. И порой это означает, что нужно бороться за сохранение сложившегося уклада. Бат-Шева познакомила наших детей с идеями и ценностями, которые мы не разделяем. Это может быть опасно и сбить их с толку, поэтому нужно остановить это, пока не поздно.

Море рук тянулись вверх, когда она закончила, но Рена дала слово Хелен Шайовиц, своей троюродной сестре, проигравшей на выборах, – ничего не попишешь, семья есть семья.

– Бат-Шева – очень хороший человек, но речь не об этом. Не уверена, что мне так уж по душе, как близко к себе она подпустила девочек. Они крайне восприимчивы, и, возможно, им было бы полезнее больше времени проводить с кем-то вроде Йохевед Абрахам. Вряд ли найдутся те, кто скажут о ней что-то дурное.

Хелен видела, что их отношения с миссис Леви в последнее время явно разладились, и надеялась, что, соглашаясь с ней, сможет вернуть себе ее расположение.

Рослин Абрахам, мать Йохевед, одобрительно закивала. Наконец-то кто-то высказал здравую мысль. Ее Йохевед – чудесная молодая женщина; довольно того, что она не замужем; не хватало еще, чтобы ею пренебрегали в собственной общине.

– Может, дать Бат-Шеве еще один шанс, – предложила Джослин Шанцер, когда наконец получила слово. – Уверена, она не хотела ничего плохого. Мы могли бы объяснить ей, что нам нужно. Она бы сказала девочкам, что вовсе не имела в виду, что надо копаться в своем отношении к религии. И тогда, может, они поймут, что пора им угомониться. Все образуется, и получится сделать вид, что ничего этого не было.

– Что сделано, то сделано, – отрезала Эдит Шапиро. – Сказанного не