потеряла сон – так переживаю за Хадассу. Я совершенно не узнаю ее, – сказала Рут Бернер.

– У меня то же самое, – сказала Джуди Сассберг. – Речь о наших собственных детях. Для меня нет никого важнее Ариэллы, и я сделаю все возможное, чтобы у нее все было хорошо.

Мы задумались о наших детях и внуках. Зачем тогда вся тысячелетняя история евреев, если все закончится тем, что наши девочки станут сбегать с нееврейскими юношами? При мысли, что все может закончиться на поколении наших детей, мы ощутили, будто мы этим вечером, на этом собрании, вершим историю.

И тогда мы подумали о Йосефе. Вспомнили, сколько же времени они с Бат-Шевой провели вместе. Как бы ни хотелось нам думать о нем только лучшее, было трудно отделаться от неприятного чувства. Мы могли лишь надеяться, что увольнение Бат-Шевы повлияет и на него тоже. Мы не упоминали его напрямую – не хотели обсуждать в присутствии Мими. И тем не менее подспудно Йосеф присутствовал в каждой произнесенной сегодня речи.

Мы все обернулись на Мими. Она сидела в дальнем углу зала. Нелегкие хозяйственные заботы последних недель не прошли бесследно, и Мими выглядела совершенно измученной и усталой. Обычно, когда начинались какие-то споры, мы все так или иначе высказывались, а потом Мими тихонько поднимала руку. Она с теплотой оглядывала нас и говорила, что думает по этому поводу, и все немедленно становилось ясным и понятным. Бесконечные перепалки, раздражение, которое мы испытывали друг к другу, – все это растворялось под сенью ее мудрости. Мы взглянули на часы. Если сейчас проголосовать, еще останется время на один шкаф. Но Мими пока не сказала своего слова, а до этого разойтись мы не могли.

Мы ждали, когда она поднимет руку, и пытались представить, что же она скажет. Миссис Леви покачивала головой от нетерпения. Вот оно, думала она. Сейчас Мими скажет, что нам следует избавиться от Бат-Шевы ради наших детей, включая и ее собственного; должна же она опомниться в какой-то момент. Миссис Леви гадала, сыграл ли в этом роль их разговор с Мими, помогла ли ее прямота вернуть Мими к реальности.

Леанна Цукерман была твердо намерена голосовать за Бат-Шеву и лишь надеялась, что будет в этом не одинока. Она видела, что Мими подружилась с Бат-Шевой не только по доброте душевной, а потому что та была ей действительно небезразлична. Они с Бат-Шевой похожим образом чувствовали и воспринимали вещи; Леанне было одинаково хорошо с обеими. Конечно же, Мими скажет, что Бат-Шева благотворно повлияла на девочек.

Хелен Шайвиц казалось, что ее разрывает пополам. Она собиралась голосовать с миссис Леви против Бат-Шевы. Ей и в голову не приходило поступить иначе. Но что, если Мими поддержит Бат-Шеву? Впервые в жизни Хелен не сможет послушаться одновременно и миссис Леви, и Мими.

Мы сидели, кусая ногти, ерзали и ждали, когда Мими уже наконец поднимется. Но она сидела с опущенной головой, уставясь на свои колени. Она не собиралась ничего говорить. Она так сблизилась с Бат-Шевой, она подружилась с ней, устроила ей работу в школе, защищала, когда мы все мучились подозрениями. Но теперь, когда во все это оказался втянутым ее сын, теперь, когда она и сама уже не знала, что происходит между ним и Бат-Шевой, привычная ясность покинула ее, и она не знала, что сказать.

Раз уж Мими предпочла отделаться молчанием, Ципора Ньюбергер предложила приступить к голосованию. Оно было тайным – несколько женщин заранее позвонили Рене и попросили об этом. Во имя справедливости, демократии и соблюдения прав личности Рена согласилась. Мы развернулись так, чтобы иметь свое маленькое пространство, куда никто не мог заглянуть и увидеть, что мы пишем, и на клочках бумаги, приготовленных Реной, отдали свои голоса.

Рена собрала бумажки и расправила их. Мы напряженно ждали, пока она подсчитывала голоса. Она пересчитала раз, потом другой. И наконец, удовлетворившись, подняла глаза и объявила, что победили голоса против Бат-Шевы. Никто не был удивлен. А вот удивительным было то, что голоса за и против распределились почти поровну. Мы огляделись вокруг, пытаясь определить, кто как проголосовал. Но все сидели молча. Мы вдруг поняли, что уже не знаем, что у кого на уме. Среди нас произошел раскол, и каждая часть обладала столь же сильным голосом, как когда-то мы как единое целое. Пораженные этой мыслью, мы взглянули друг на друга словно в первый раз, и это было так жутко, будто смотришь на себя в зеркало и в отражении видишь совершеннейшего незнакомца.

18

После этого собрание свернулось довольно быстро и, по правде говоря, немного неловко. Мы стояли в коридоре, думая подойти к Мими, и тут вдруг поняли, что совсем не знаем, что сказать. Стараясь не встречаться с нами взглядом, Мими прошла мимо и направилась в сторону дома. Прежде чем зайти, она обернулась и посмотрела вокруг. Что она увидела, гадали мы: ту ли общину, к которой и сама принадлежала, или что-то еще – разрозненную группу людей, которые себя же и выпороли?

Мы были уверены, что о случившемся Бат-Шеве доложит Мими. Она была ближе всех Бат-Шеве, и новость об увольнении из ее уст прозвучала бы все же не так резко и горько; если бы нам довелось получить плохую весть, мы предпочли бы услышать ее от Мими. Но она пошла прямиком домой, все с тем же растерянным выражением на лице.

Наоми Айзенберг и Леанна Цукерман переглянулись: значит, бремя сообщить последние новости Бат-Шеве легло на них. Они не перемолвились ни словом, пока шли к ее дому. Не было смысла заново перемалывать случившееся или обдумывать, что делать дальше; не существовало приятного способа известить человека, что его уволили. Они тихонько постучали, и Бат-Шева тотчас открыла. На ней было белое шелковое платье, и рукава свободно падали вниз, создавая ощущение, что она вот-вот упорхнет прочь. Леанна и Наоми обняли ее, свет лампы над крыльцом выхватил их всех из темноты, и казалось, что кроме них ничего больше нет на всей сумеречной улице. По их лицам Бат-Шева, наверное, уже все поняла, она пригласила их зайти, и голос ее был печален.

Они сели на диван, и Наоми взяла Бат-Шеву за руку.

– Мы бы хотели принести другие новости, но люди решили, что лучше, если ты больше не будешь преподавать рисование.

– Ну вот и все, – горько произнесла Бат-Шева.

– Не хватило совсем чуть-чуть, правда! – попыталась утешить Леанна. – Очень много людей поддержали тебя, но некоторые были так