(пару лет назад они даже побывали в известном на весь мир шоу «Сегодня вечером», вот какие они знаменитые!). На обратном пути Беккеры решили поехать вдоль реки, чтобы насладиться видом моста и панорамой Мемфиса по одну сторону и Западного Мемфиса, что в штате Арканзас, по другую. Мимо парка Джефферсон Дэвис они докатили до моста, протянувшегося над рекой буквой «М» – и хотя официально она означала Миссисипи, в глубине души мы считали, что это от Мемфиса.

Из окна машины они увидели Йосефа с Бат-Шевой, которые прогуливались вдоль реки. Оба выглядели удрученными, плечи поникли, идут медленно. Йосеф указал на какую-то далекую звезду, и они, запрокинув головы, смотрели на нее, словно мечтая перенестись в иные края. Потом присели на траву у воды. Норель с Майклом наблюдали за ними еще минут десять, но им пора было возвращаться домой, чтобы отпустить няню.

На следующий день Хелен Шайовиц встретила Йосефа с Бат-Шевой на детской площадке, за школой. Они сидели на облупившейся деревянной скамейке и смотрели, как Аяла крутится на брусьях.

– Мне кажется, наше общение тут не меньшую роль играет, чем история с девочками, – сказал Йосеф.

– Кто ж его знает? – ответила Бат-Шева. – Но не сомневаюсь, что, и не будь мы друзьями, они бы нашли из-за чего попереживать. Людям необходимо какое-то объяснение бегству Ширы, и вместо того чтобы взглянуть на самих себя, они смотрят на меня.

– Я должен был это предвидеть. Я же прожил здесь всю жизнь и знаю, как тут все устроено. – Йосеф покачал головой, злясь на себя и на общину.

– Только не вздумай из-за этой истории менять свое отношение к здешней жизни. Ты здесь вырос. Это твой дом. Я – другое дело. У меня есть некоторая дистанция.

– Но как это может не повлиять? Я всегда считал, что нет лучшего места на земле. Даже представить не мог, что буду жить где-то еще. Где бы я ни оказывался, мне говорили, что наслышаны, какой Мемфис особенный, и я гордился, что я отсюда. А теперь как будто впервые по-настоящему вижу, что такое эта община, и поверить не могу, что умудрялся не видеть этого раньше.

– Не надо так, Йосеф. В этой общине все же много хорошего, да и очень непросто по-новому смотреть на привычные вещи.

– Ты же смогла.

– И что из этого вышло? – сказала Бат-Шева и рассмеялась. – Все нормально. Ты сам во всем разберешься, и у нас с Аялой тоже все будет в порядке.

Бат-Шева взглянула на дочку. Аяла балансировала на брусьях, ее фигурка была четко прорисована на фоне безупречно-голубого неба. За несколько месяцев Аяла заметно подросла и уже не выглядела так, будто ее вот-вот сдунет порывом ветра.

– Посмотри-ка на нее, – сказала Бат-Шева. – Никогда не видела ее такой счастливой. Она здесь так изменилась.

И это правда. Хоть Бат-Шева здесь и не прижилась, у Аялы все складывалось лучше некуда. Трудно было вообразить, что где-то она может быть еще счастливее. Хелен брела к дому, и обрывки этого разговора не выходили у нее из головы. Ей хотелось подойти и объяснить Бат-Шеве и Йосефу, почему мы так поступили. Но когда она попыталась представить, как же это сказать, поняла вдруг, что не находит нужных слов. Раньше все звучало ясно и убедительно, но не теперь. И впервые она ощутила, будто что-то шевельнулось в груди, почти как простуда, только где-то очень глубоко внутри. Придя домой, она выпила две таблетки аспирина и противоаллергенное, но ничего не помогло. Это странное беспокойство свербило весь день, какая-то боль, которую она не могла ни назвать, ни объяснить.

Мы старались отключиться от этих двух встреч. Пуще прежнего погрузились в подготовку к Песаху, еще усерднее драили полы и шкафы, еще прилежнее стирали пыль, еще ревностнее орудовали шваброй. Члены наших семей, жившие не в Мемфисе, ожидались домой на праздник, и мы пытались утешить себя перспективой скорой встречи. Мы вспоминали наши прежние Песахи, когда все было хорошо и славно, когда главной радостью были обновки к Песаху и кто что в какой день наденет. В те времена мы с нетерпением ждали праздника, предвкушали, как испробуем новые рецепты, сделаем фрикадельки из мацы и домашнюю фаршированную рыбу, натрем блюдо для седера, превратим хрен в горький марор. Но в этом году мы так измучались и устали, что чувствовали себя рабами, какими были наши предки до того, как Господь вывел их из Египта.

Наконец мы покончили с уборкой, убедились, что не осталось ни крошки хамец в доме, на книжных страницах, в детских игрушках, в карманах пальто, между диванными подушками, за кроватями, в машинах, в почтовых ящиках, гаражах и ванных. Теперь пришло время готовить. Мы доставали нашу посуду для Песаха из сервантов, с чердаков и из шкафов, где она хранилась с прошлого года. Покончив с одним рецептом, мы не могли передохнуть – надо было доставать ингредиенты для следующего блюда. Мы делали всё, что можно состряпать без муки и прочего хамец; пекли пироги из мацовой муки и готовили картошку во всех мыслимых видах – фри, пюре, вареную и фаршированную. Самые отчаянные пекли бейглы, булочки и пончики, хотя они все на вкус были почти одинаковы – мацовую муку трудно перебить.

В вечер первого седера, когда наши семьи отправились в синагогу, мы выдохнули с облегчением. Для миссис Леви пасхальные седеры были важнейшей составляющей еврейства. Даже если сложить вместе каждодневные обряды, субботние трапезы и занятия, которые она когда-либо посещала, все равно им не перевесить важности этих двух вечеров. Только в это время все ее дети и внуки собирались вместе, и со своего места во главе стола она любила озирать их всех разом. Ей казалось, что именно это должен был испытывать Всевышний в ночь, когда выводил евреев из Египта, и оглядывал сверху море людей, и видел народ, который назвал Своим.

Хотелось бы Леанне Цукерман разделять подобный энтузиазм. Когда-то она так ждала эти седеры. Но с тех пор как вышла замуж, перестала им радоваться. Свекор монотонно бубнил текст, переводя дыхание, лишь когда кто-то из сыновей порывался что-то сказать. Все эти годы Леанна почти не принимала участия в седерах. Но пообещала себе, что в следующий раз они с Брюсом устроят собственный седер. Они проведут его вместе, и она обязательно даст каждому слово. Может даже, они смогут придумать что-то особенное, что-то в духе Бат-Шевы.

После помолвки дочери, когда свадьбу назначили всего через пару недель после Песаха, Хелен Шайовиц уже знала, что в этот